Социология и социальная работа 2003 год, (3)

Н.С. Мухаметшина*

СОВРЕМЕННЫЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ И ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ФЕНОМЕНУ НАЦИОНАЛИЗМА

*Мухаметшина Наталья Семеновна – доцент кафедры социологии и политологии СамГУ

С середины 80-х годов, и особенно в 90-е годы, проблема национализма приобретает особое значение для социально-политической жизни России, всего советского, а впоследствии и постсоветского геополитического пространства. В этот период феномен национализма привлекает внимание отечественных исследователей, активно обсуждается политиками, а граждане столь же активно “сотворяют” это явление и сопутствующие ему проблемы. Причинами актуализации феномена национализма на территории бывшего СССР в указанный хронологический период можно считать следующее: накопившиеся за десятилетия массовые фрустрации этносов; стремление новых политических элит получить свою долю власти и социальных благ; развернувшиеся процессы демократизации; тяжелейшие последствия либерально-рыночных реформ для большинства населения. Массовые этнические фрустрации подпитывались как неадекватной национальной политикой Центра, так и рядом объективных экономических и социальных причин. В период так называемой “перестройки” и “гласности” (демократизации советского общества) они получили возможность выйти из латентного состояния и оформиться через национальные движения. Повсеместно в союзных республиках, а впоследствии и в автономиях бывшего СССР создавались народные фронты, конгрессы, съезды и тому подобные формы национальных движений. Национальные организации и движения можно рассматривать в качестве основных форм институализации как этничности в целом, так и такой грани ее существования, как национализм.
Однако национализм не является сугубо отечественным явлением. В истории большинства народов можно выделить периоды, в которые национализм не только “имел место быть”, но и становился актуальным социально-политическим явлением.
Что же представляет этот феномен – феномен национализма?

Категории “нация”, “национализм” взаимосвязаны, хотя их феноменологический смысл далеко не совпадает. Следует учитывать и тот факт, что в отечественной и западной науке и политической практике сложились различные подходы к определению категории “нация”. Если с точки зрения отечественной науки нация – это высший тип существования этноса, который достигается в ходе его исторического развития, то западная традиция связана с пониманием нации как политической общности, которая также исторически обусловлена. Разумеется, что в рамках обоих подходов существуют точки зрения, отличные от представленных позиций. В российской науке, политической практике в последние 10-15 лет заметно увеличилось число сторонников, назовем условно, западной традиции. Однако в массовом сознании по-прежнему преобладает представление о нации как об этнической общности. Отметим, что теоретические подходы к пониманию природы этноса (нации) также разнообразны. Наиболее глубокие исторические корни имеет примордиалистский подход, который зародился в XIX веке в Германии, а в середине XX века оформился как специфическая этнологическая школа. Все теоретические построения сторонников этой школы исходят из представления об изначальности, извечности этнических аспектов социальной жизни (например, П. ван ден Берге, К.Гиртц, Э.Шилз, Э.Смит, Ю.Бромлей, Л.Гумилев и другие). В 70-х годах прошлого века появляется инструменталистская школа, основывающаяся на парадигме социальных интересов и этнической мобилизации (Д.Хоровиц, А.Коэн, К.Янг, Р.Брубейкер и другие). В 70-80 годах оформляется еще одна школа – конструктивизм. Основная отличительная черта – этносы и связанные с ними иные субстанции рассматриваются как идеальные модели, конструкции, которые создает политическая элита для достижения каких-либо целей (Ф.Барт, Э.Геллнер, Б.Андерсон, Э.Хобсбаум и другие). Конструктивистские походы можно обнаружить в значительно более ранних работах. До недавнего времени в отечественной науке единственно легитимным признавался примордиализм.
В рамках перечисленных социально-философских школ разрабатываются и теории национализма. Соглашаясь с мнением некоторых исследователей, что приведенная выше классификация выглядит недостаточно убедительно, все-таки отметим такие ее плюсы, как четкое определение парадигм и признание значительной частью научного сообщества. Эти обстоятельства делают, на наш взгляд, данную классификацию вполне “работающей”.
Национализм как социальное явление привлекает внимание исследователей более ста лет. В изучении теоретических аспектов, исторической и политической практики этого феномена принимали участие историки, философы, культурологи, социологи, политологи, антропологи. Долгое время национализм оставался предметом изучения историков. Возможно, это обстоятельство повлияло на традицию при анализе явления использовать конкретные исторические события, погружаться в “поле истории”. Методологический принцип историцизма используется во всех исследованиях, посвященных национализму: выполнены ли они в дедуктивном ключе (как, например, исследования Э.Геллнера или К.Дейча) или индуктивном, когда автор предпочитает идти от конкретики к теоретическим обобщениям (например, исследования Б.Андерсона или У.Альтерматта). В классических трудах по национализму можно встретить пассажи из древней, новой, современной истории самых разных народов и государств. Такой подход обусловлен, во-первых, самой природой национализма как феномена универсального, во-вторых, стремлением исследователей объяснить не только частные случаи, но и найти “одинаковое, типичное, общее”, то есть ответить на вопросы “что есть национализм?”, “какую роль он выполнял в истории тех или иных народов, обществ?” Таким образом, принцип историцизма дополняется сравнительным методом (социологическим подходом). Социологический подход позволил уже на ранних этапах изучения феномена национализма прийти к пониманию разнообразия проявлений национализма, а затем к выделению его моделей и типов. В частности, общепризнанным стало деление национализма на гражданский и этнический, хотя конкретное видение этих моделей и, тем более, их социального воплощения различно. При использовании сравнительного метода неизбежно встает вопрос об оценке явления. В самом общем виде оценка может быть сведена к банальной дихотомии: “хороший” данный случай национализма или “плохой”, позитивна или негативна его роль в истории. Очевидно, что ответы зависят и от изначальной позиции автора, и от примененных им критериев. Наиболее распространенной и, пожалуй, наиболее объективной можно считать оценку националистической идеологии и политики в соотнесении с демократическими принципами. Следует подчеркнуть, что такая процедура не может рассматриваться как чисто логический императив. Методологическим принципом изучения и объяснения национализма является обязательность обращения к социальному (в самом широком значении) контексту.
Интерес к изучению феномена национализма растет во всем мире. Как, впрочем, “количественно” и “качественно” растет сам феномен. Выше уже было отмечено, что в современной России, в постсоветских государствах национализм проявил и продолжает проявлять себя очень активно. И это одна из основных причин увеличения числа научных работ по проблемам национализма. В 90-е годы в Российской Федерации были осуществлены первые исследовательские проекты, заложившие основу системного изучения этого феномена в условиях современного российского общества. Прежде всего, имеется в виду проект “Национальное самосознание, национализм и регулирование конфликтов в Российской Федерации. 1993-1995 гг.”, осуществленный сотрудниками Института этнологии и антропологии РАН и специалистами из четырех российских республик, этнополитическая ситуация в которых и стала предметом исследования. Глубокое, всестороннее исследование, проведенное в Татарстане, Северной Осетии (Алании), Туве, Саха (Якутии), позволило не только изучить конкретные проявления национализма, но и создало возможность для теоретических построений. По результатам исследования, проведенного под руководством Л.М.Дробижевой, было издано несколько коллективных монографий, защищены диссертации [См.: 1]. Проблемы национализма рассматривались и в рамках других исследовательских проектов, посвященных различным аспектам феномена этничности. Интерес к проблемам национализма и более широко – к проблемам этничности – привел к появлению значительного числа публикаций [См.: 2]. Проведено несколько публичных обсуждений на региональных, всероссийских, международных научных конференциях как конкретных проявлений феномена, имеющих место в политической практике, результатов исследований, так и теоретических аспектов названных проблем. Но, пожалуй, самое значительное достижение отечественной науки последних лет – это изменение методологии исследования феномена национализма. В советской, а затем и российской науке и политической практике термин “национализм” использовался в негативном смысле и содержал оценку определенных социальных движений, которые по каким-либо причинам недотягивали до признания их “национально-освободительными”. “Буржуазному национализму” было принято противопоставлять “пролетарский интернационализм”. Российские исследователи стали рассматривать национализм не по идеологизированной оценочной шкале, а в качестве реально существующего социально-политического феномена. Такой подход позволил российским исследователям разделить точку зрения многих западноевропейских и американских ученых, согласно которой природа национализма амбивалентна и поливариативна. Изменение методологической парадигмы позволило не только использовать при анализе разработанные западными исследователями типологии национализма, но и предложить свой вариант, более точно отражающий российские реалии. Можно констатировать, что накопленные современными российскими учеными знания и практический опыт исследований позволяют им вместе с мировым научным сообществом продолжать изучение феномена национализма. Однако следует отметить, что массовым сознанием россиян термин “национализм” по-прежнему воспринимается как оценочный, при этом чаще всего имеющий негативный смысл. Такую же позицию разделяют и многие представители политической элиты. Поддерживается эта явно устаревшая и небезопасная догма и СМИ. Таким образом, как отмечает Л.М.Дробижева, “нарастает разрыв между популистскими, журналистскими, идеологизированными политическими взглядами на национализм и научными разработками проблем национализма. Это отрицательно отражается на взаимодействии народов” [3. С. 78].
Для анализа конкретных проявлений национализма необходимо опираться на теоретические исследования этого феномена и таким образом определиться с набором экзистенциальных или хотя бы типичных признаков, присущих национализму. Сложность заключается в многообразии теоретических походов не только к пониманию природы национализма, но и таких ключевых дефиниций, как “нация”, “этнос”. Выше уже была сделана попытка “развести” эти понятия. Остановимся более подробно на теориях национализма. Помимо достаточно распространенной классификации, согласно которой выделяют примордиалистские, инструменталистские и конструктивистские парадигмы (как варианты: примордиализм – модернизм, примордиализм – конструктивизм), существуют и другие классификации теорий национализма. Например, российская исследовательница В.В.Коротеева предлагает следующую схему: универсальные, точнее, более общие теории и частные, менее общие теории. В первой группе она выделяет экономические (Э.Геллнер, Т.Нэирн), политические (Дж.Брейли, М.Манн), культурологические (Б.Андерсон) теории национализма. Во второй группе оказывается значительно большее число авторов: например, К.Хэйес, М.Грох, Х.Кон, Э.Смит, Э.Хобсбаум, К.Дейч [4. С.14-15]. Но самому автору в этой схеме явно тесно. Представляет интерес классификация походов к национальным проблемам, в том числе к национализму, которую предлагает Э.Д.Понарин. Он выделяет функциональный, конструктивистский, примордиальный, институциональный подходы. К функциональному направлению, по мнению Э.Д.Понарина, можно отнести К.Дэйча, Э.Геллнера, У.Коннора, Л.Гринфельд. Для сторонников функциональной школы характерен анализ национализма в контексте модернизации и социальной мобильности. К конструктивизму, который “в конце 60-х годов на волне социального активизма в науке и поиска альтернативы структурному функционализму” сомкнулся с марксистскими подходами, отнесены, например, исследования Б. Андерсона и Э. Хобсбаума. Характерным является признание следующей парадигмы: хотя общество и является объективной реальностью, в тоже время оно есть продукт деятельности людей, то есть социальный конструкт. Такой методологический поход был присущ ряду философов, социологов, социальных психологов, в том числе марксистского направления. Непосредственное влияние на распространение конструктивистских подходов к анализу различных социальных явлений, в том числе к изучению природы этничности, национализма, оказали работы Г.Лукача, П.Бергера и Т.Лукмана. Отличительной чертой конструктивистских теорий является подчеркивание особой роли элит в социальном конструировании наций. К примордиализму, в котором можно выделить несколько разновидностей, автор относит Пьера ван ден Берге, К.Гиртца, Э.Шилза, Э.Смита. Парадигма этой школы также зафиксирована в ее названии. Термин “примордиализм” принадлежит Э.Смиту, подразумевавшему под этим представление о глубоких исторических корнях этносов. Для теорий, которые можно отнести к институциональному подходу, характерно акцентирование внимания на роли тех или иных социальных институтов. Принято выделять политологический и социологический институционализм. Политологический подход можно назвать инструментальным. Классическим примером автора, пишущего об этнических и национальных проблемах с позиций инструментализма, по мнению Э.Д.Понарина, является Д.Лэйтин. Работы Р.Брубейкера представляют характерный пример социологического институционализма. Отметим также следующее: анализируя методологию исследователей, работавших в рамках институционального подхода, автор обращает внимание на использование ими “теории рационального выбора”, что особенно характерно для политологических и экономических работ [5. С.5-20]. Классификация, предложенная Э.Д.Понариным, достаточно убедительна и, на наш взгляд, предоставляет более или менее четкие ориентиры при выборе исследовательских стратегий. Однако описание национализма как социального факта (или паттерна) весьма трудно “накладывается” на реальные социальные и исторические процессы. Поэтому каждый исследователь выбирает свою, “удобную”, с его точки зрения, позицию для того, чтобы показать, как происходило, например, формирование французской, немецкой или какой-либо латиноамериканской нации, какую роль при этом играли образование, универсализация языка или процессы модернизации. При этом возможно применение самых разнообразных наборов теоретических и логических приемов, исследовательских процедур. В конечном счете, те, кто берется упорядочить этот поток научной информации, оказываются перед сложнейшей задачей. Впрочем, последнее замечание можно отнести едва ли не ко всем социальным явлениям. На этом фоне сама дефиниция национализма выглядит вполне определенно. Практически в большинстве определений обнаруживаются следующие “родовые” признаки:
1. Национализм – это либо деятельность в сфере политики (“политическая практика” – Э.Кедури, У.Альтерматт; “политический принцип” – Э.Геллнер, Э.Хобсбаум; “политическое движение” – Д.Брейли), либо форма политики (“культурная политика, направленная на построение нации” – Р.Хандлер, Б.Вильямс; “политическая программа” – Э.Хобсаум; “форма политики” – Д.Брейли), либо форма политической культуры (“позиция человека, движения, государства, задача которого – реализация национальных идей” – Р.Штурм; “форма политического сознания” – Э.Кисс);
2. Национализм – это либо идеология в целом (К.Дейч, М.Манн, Э.Кедури, К.Хэйес, Х.Кон), либо особая форма идеологии (“этническая идеология” – Т.Эриксен, К.Вердери; “состояние ума” – Х.Кон), либо идеологическое движение (Э.Смит).
Все перечисленные признаки начинают “работать”, когда оказываются соединенными с ключевым понятием – “нация”. При этом конкретная конфигурация может быть различной, например: “национализм является формой политического сознания, основанного на самоидентификации с нацией и лояльности к ней” (Э. Кисс); “национализм – это идеологическое движение, стремящееся добиться или поддержать автономию, единство и идентичность социальной группы, предназначенной стать нацией” (Э. Смит); “политический принцип, требующий совпадения национальной общности и государства” (Э. Геллнер) [См.: 6]. Большинство исследователей национализма, в том числе и авторы лаконичных и, казалось бы, подчеркивающих лишь один из возможных признаков феномена, в большей или меньшей степени “забираются” в оба символических поля. Это неизбежно, поскольку в реальной истории реального общества политика и идеология неразделимы. Поэтому можно, видимо, говорить об акцентировании внимания того или иного исследователя на идеологических или политических аспектах, при этом “подсказывать” может все та же реальная история. Хотя дискуссии о нации и национализме продолжаются не один десяток лет, до сих пор нет универсального определения ни того, ни другого. Но эти дискуссии привели научное сообщество к пониманию того, “что национализм – это не единое явление, а совокупность взаимосвязанных идеологий и политических практик, так или иначе ссылающихся на приоритет нации перед другими формами организации жизни” [7. С.20]. Не случайно, во многих современных определениях национализма, в том числе предлагаемых российскими учеными, присутствуют все три “родовых признака” [См.: 8].
Существуют и такие определения дефиниции, в которых национализм рассматривается с принципиально иных позиций. Наиболее известна точка зрения английского культуролога Б.Андерсона. В работе “Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма” он трактует это явление следующим образом: “национальность (nation-ness), – а вместе с ней и национализм являются особого рода культурными артефактами” [9. С.29]. При этом культуру Б.Андерсон понимает в социологическом смысле, то есть как целостную систему ценностей, знаний, образцов поведения. Первая мировая война положила конец эпохе династического правления, после второй мировой войны “волна становления национальных государств переросла в настоящее наводнение” [9. С.133], а национализм окончательно вытеснил культурные системы, из которых он вырос – религиозное сообщество и династическое государство. Б.Андерсон, характеризуя сущность национализма, подчеркивает, что его следует ставить в один ряд с такими понятиями, как “родство” и “религия”, а не с такими, как “либерализм” или “фашизм” [9. С.30], то есть рассматривать как социальный институт. Однако идеология также может рассматриваться как социальный институт, с помощью которого обосновываются, утверждаются и распространяются культурные ценности, образцы поведения. Собственно именно это стоит за выводом ученого о том, что в распространении массового национализма огромную роль сыграла двуязычная интеллигенция, особенно в колониях; школьное образование, вся система образования, унификация языка – основа национализмов. Б.Андерсон подробно анализирует механизмы и способы формирования национальной (или националистической), культурной системы, в том числе и такой способ, как идеология (“официальный национализм”, “смоделированный национализм”).
Обратим внимание еще на один аспект исследования Б.Андерсона: он убедительно показывает, каким образом с помощью национализма (как культурной системы) формировались национальные государства. Эту функцию национализма не только подчеркивали почти все его исследователи, но подробнейшим образом анализировали на конкретном историческом и политическом материале (Э.Геллнер, М.Грох, К.Дейч, Э.Смит, Э.Хобсбаум и другие). Некоторые исследователи сравнивают национализм с религией, тем самым признавая его интеграционные и компенсационные возможности. Например, американский историк К.Хэйес в работе “Очерки о национализме”, опубликованной в 1926 году, отмечал родство национализма и религиозных систем, имея в виду одинаковость их значения для людей. В этом смысле надо понимать определение национализма К.Хэйеса как “последней мировой религии” [10. P.117]. О схожести функций национализма и религии как социальных институтов, по сути дела, рассуждает и Б.Андерсон, предлагая поставить их в один ряд.
Многие исследователи национализма акцентируют внимание на еще одной его функции: этнической и политической мобилизации. Особенно это характерно для социологов и политологов. Складывающиеся традиции изучения феномена национализма на постсоветской и, особенно, на российской территории выводят именно эту функцию на первый план. Для такого похода есть и объективные, и субъективные основания. К числу объективных факторов можно отнести специфику государственного устройства бывшего СССР, сохраняющуюся в современной Российской Федерации. Речь идет о двойном принципе государственно-политического устройства – национально-территориальном и административно-территориальном, который придавал (а в условиях РФ продолжает придавать) процессу формирования гражданских наций (“советский народ”, “россияне”, “татарстанцы” и т. п.) специфический характер. Специфичность заключается в том, что вместо одного “национализирующегося государства” – целый набор таких государственных образований. Точнее: внутри общего государства находились разностатусные политические территориальные образования, олицетворяющие суверенитет этнических наций. В современной Российской Федерации прежняя логически законченная по форме и содержанию конфигурация трансформируется в новую, пока с еще неясным окончательным обликом. В ходе коренных изменений государственного устройства СССР и РФ политические элиты повсеместно использовали национализм для политической мобилизации этнических наций. Предпринимаются слабые и маловнятные попытки формирования гражданских наций как в масштабах всей Федерации (“россияне”), так и на уровне некоторых субъектов (“татарстанцы”, “башкортостанцы”). Поэтому изучение национальных движений, их идеологии и политической практики на постсоветском геополитическом пространстве неизбежно превращает в предмет исследования мобилизационные возможности национализма. Среди субъективных факторов, определивших внимание российских исследователей к обозначенной выше функции национализма, можно назвать глубоко укоренившуюся в массовом сознании, в том числе и в научном сообществе, традицию негативного или, в лучшем случае, подозрительного отношения к этому явлению. Отсюда, на наш взгляд, желание разобраться не столько в том “что это такое?”, сколько в том, “как это выглядит в условиях России?”, “какую роль играет национализм в современном российском обществе?” Конечно, такая исследовательская позиция способствовала акцентированию внимания на функциях национализма в целом, объективные обстоятельства внесли дополнительные коррективы. В ходе конкретных исследований и осмыслении их результатов российскими учеными были сделаны интересные и плодотворные теоретические обобщения, дополняющие представления о национализме. Первые же исследования феномена, проведенные без идеологических шор, изучение теоретических разработок западных ученых стали менять представления о национализме. В 1993 году Л.М.Дробижева, выступая на международной конференции, отметила, что после снятия “железного занавеса” российские ученые стали понимать национализм двояко: во-первых, как этноизоляционизм и приоритетность одной этнической общности над другой, как этническую дискриминацию; во-вторых, как принцип, согласно которому народы в стремлении сохранить культурную самобытность стремятся жить под “собственной политической крышей”, иметь свою государственность и правителей [11. С.72]. Другими словами, национализм может быть разным по сути и последствиям. Такое понимание природы национализма сложилось в мировой литературе давно. Наиболее распространенной является бинарная модель: западный – восточный; гражданский – этнический. По мнению российских исследователей концепций национализма А.И.Миллера и В.В.Коротеевой, эта традиция была заложена американским историком Хансом Коном [См.: 12].Так, в работе “Идея национализма”, опубликованной в 1944 году, он писал о “западном” национализме как о рациональном, гражданском и о “восточном” как об иррациональном, этническом. Первый тип характерен для передовых стран Европы и США, второй – для Германии, России, стран Восточной Европы, ряда азиатских стан. Различия определяются условиями формирования, в частности, социальной базой и соотношением нации и государства. Западный тип национализма складывался в условиях формирования национальных государств. В этом были крайне заинтересованы экономически сильные и образованные средние слои (“третье сословие”), которые позднее были организованы в профсоюзы, рабочее движение. Другими словами, национализм этого типа есть результат усилий внутренних сил общества, приведенных в действие политическими процессами. Восточный тип национализма возник как протест против уже существующей государственной формы. Нации здесь понимались не как гражданские, политические общности, а как культурные, расовые, этнические. Такой национализм обращен в прошлое, отсюда популярность идей панславизма, пангерманизма и т. п. Усилия лидеров и участников направлены на борьбу за независимость, на внешнюю экспансию (вернуть “утраченное отечество”). Эта модель фигурирует и в других работах Х. Кона [См.: 13].Типология, предложенная им, оказалась настолько удачной, что многие последующие исследователи в принципе повторяли эту общую схему, уточняя и дополняя ее. Например, американская исследовательница Л.Гринфельд предлагает выделять такие типы национализма, как индивидуалистский гражданский, коллективистский гражданский, коллективистский этнический [См.: 4. С.96]. Английский историк Д.Брейли выделяет сепаратистский, реформаторский, объединительный (ирредентистский) типы, используя в качестве главного критерия соотношение национализма и государства [См.: 4. С.53-55]. При этом он впервые дает теоретическое описание особой формы национализма – реформаторского. Такой национализм можно считать официальным, так как инициаторами преобразования политических структур на национальных основаниях выступают политические элиты. Реформаторский национализм имел место в ряде стран Западной Европы, в Турции, Японии, Китае. Такой тип национализма анализировали и другие исследователи. Например, Б.Андерсон, назвавший его “официальным”, или Э.Хобсбаум, который применял понятие “правительственная перспектива”. Существуют и другие классификации национализма. В конечном счете, в современной науке общепризнанным является разделение национализма на два основных типа (модели): гражданский и этнический. Гражданский национализм также называют территориальным, и по экзистенциальной сущности он может быть отождествлен с патриотизмом. В принципе гражданский национализм признается демократической ценностью, но и он может приобретать агрессивные формы, трансформируясь в шовинизм. В истории, в том числе и современной, известны ситуации, когда на основе идеологии патриотизма (гражданского национализма) осуществлялась политика государственной экспансии. Наиболее яркий пример – это внешняя политика США последних десятилетий, основная мотивация которой – защита национальных интересов. Этнический национализм принято разделять на два типа: политический и культурный. Основными критериями выступают цели, которые превалируют в идеологии и политической практике. Такое деление достаточно условно, так как в реальности политические и культурные цели могут не только выдвигаться одновременно, но и их значимость может “плавать”, то есть не является постоянной, зависит от социально-политического контекста. Политический этнонационализм имеет целью достижение или сохранение государственности в каких-либо формах. Для культурного этнонационализма характерным признается стремление сохранить этническое самосознание, язык, целостность народа. В истории неоднократно возникали ситуации, когда политические программы, направленные на достижение или укрепление государственности и при этом мобилизующие этничность, приводили к дискриминации по отношению к представителям других этнических групп. Такая политика провоцировала ответные фобии и насилие. Лидеры доминирующей (или доминирующих) в подобной ситуации этно-нации, в свою очередь, делают политику еще более радикальной, в том числе прибегая к открытому насилию, правовой дискриминации. Описанная схема представляет собой логику развития конфликта, в основе которого – этнический национализм. Конечно, открытая форма конфликта, кровопролитие не являются неизбежными. Во многом это зависит от действий лидеров взаимодействующих сторон. Но многие исследователи национализма признают, что именно политический этнонационализм имеет большой конфликтогенный потенциал. Поэтому этот тип национализма чаще всего и подвергается критике. Нередко с указанным типом национализма отождествляется национализм в целом. В частности, такая позиция характерна для массового сознания россиян. В целом культурный этнонационализм признается более либеральной формой, но и он при определенных условиях может приобретать негативную направленность. Например, когда под видом сохранения самобытной культуры начинается реставрация отживших обычаев, традиций, образа жизни и их насильственное распространение. Негативными являются и устремления противопоставить свою культуру культуре других этносов, то есть когда культивируются этноизоляционизм, этноцентризм. Другими словами, в природе культурной разновидности этнического национализма также обнаруживается конфликтогенный потенциал. И его выход из латентного состояния зависит, прежде всего, от субъективного фактора, то есть от позиции и действий политической элиты, контрэлиты, символьной элиты с обеих сторон. Но в таком случае, оценивая какую- либо конкретную ситуацию, в которой используется этническая мобилизация, необходимо принимать во внимание не только конечные цели, но и средства их достижения. Например, стремление татарских или башкирских лидеров сохранить язык и традиционную культуру можно рассматривать как проявление культурного этнонационализма. При условии, что используются и соответствующие средства, методы: национально-культурные организации своими усилиями открывают школы, классы, издают газеты, организуют праздничные мероприятия и т. д. Видимо, этот же характер сохраняется, когда гражданское общество оказывает давление на государственные структуры, подталкивая к законодательному решению перечисленных проблем, принятию специальных программ. Принятие же законов о государственных языках, организация мероприятий по их обязательному изучению – это уже политические средства решения культурных проблем. Более того, чтобы подобные действия стали легитимными, необходимо соответствующее наполнение органов законодательной и исполнительной власти. В них должно сложиться хотя бы простое большинство представителей того этноса, в чьих интересах строится “культурная политика”. В такой ситуации перед нами уже политическая форма этнонационализма. Сам язык начинает рассматриваться как важнейший атрибут государственного суверенитета, то есть из культурного феномена превращается в культурно-политический, а иногда в законченно политический феномен. Подобные трансформации можно обнаружить повсюду как в географическом, так и в хронологическом ракурсах. В описанной нами схеме в поддержании культурного этнонационализма и его трансформации в политический вариант задействованы государственные структуры, что очень напоминает реформаторский тип национализма. Более глубокое изучение конкретных случаев национализма (case-study) в ходе исследовательского проекта “Национальное самосознание: национализм и регулирование конфликтов в Российской Федерации” позволило отечественным исследователям предложить свою типологию национализма, имевшего и имеющего место на пост-советской территории. В результате, выделено пять типов национализма: 1) классический этноприоритетный; 2) паритетный; 3) экономический; 4) защитный; 5) модернизационный или реформаторский [14. С.39-40]. В основе предложенной типологии можно увидеть подход Р. Брубейкера, который выстраивает свой анализ национализма через проблему соотношения государства и национальной общности. Однако российским исследователям удалось более точно отразить специфическую ситуацию, которую можно назвать “пересечение национализмов”. Обусловлена она особенностями политического устройства СССР и Российской Федерации. Сама же схема, разработанная Р.Брубейкером для анализа политических интеракций в “национализирующихся государствах”, представляется весьма продуктивной при анализе национализма в современной Российской Федерации. В этой схеме учитываются взаимодействия трех “политических полей”: национализирующегося государства, национального меньшинства, внешней этнической родины. При этом заимствованный у П.Бурдье образ “политического поля” американский социолог наполняет конкретным содержанием. Так, национальное меньшинство, этническая родина – это не этнографические, а политические категории. Они динамичны и конструируются элитами. Концепция “национализирующегося государства” была использована Р.Брубейкером для анализа национальной политики СССР [См.: 15], хотя, по мнению некоторых российских теоретиков национализма, не совсем удачно [См.: 4. С.125, 128].
Теория национализма включает еще один аспект, который нельзя обойти молчанием: это проблема соотношения, совместимости демократии и национализма. Изучение названного аспекта осуществляется с двух сторон: теоретиками демократии и теоретиками национализма. Последние гражданский национализм почти единогласно рассматривали в качестве обязательного атрибута демократии. Сложнее с этническим национализмом. Современная история изобилует примерами, когда этнонационализм не только раскалывал общество, но и становился катализатором конфликтов. Не случайно, что проблема совместимости именно этой разновидности национализма с демократией привела к дискуссии в мировой политологической и социологической литературе. Активное участие в дискуссии принимали и российские исследователи. Особое значение для понимания проблемы совместимости демократии и национализма имели работы таких исследователей, как А.Лейпхарт, П.Брасс, Д.Горовиц, К.Янг, А.Рабушка, К.Шепсли, рассматривавшие судьбы демократии в полиэтничных обществах.
При этом просматриваются две позиции: такие исследователи, как А.Рабушка, К.Шепсли, Д.Горовиц и некоторые другие, отрицают или ставят под сомнение тезис о совместимости демократических ценностей и национализма. Обратим внимание на один из доводов, которым оперирует Д.Горовиц: гражданское общество
в полиэтничных государствах неизбежно разделено на соперничающие этнические группы, и хотя эта ситуация необязательно заканчивается “реками крови”, создание подлинно демократического общества проблематично [См.: 7. С.23-24]. Другие, вслед за А.Лейпхартом, отстаивают противоположную точку зрения: полиэтничные и иные плюралистические общества могут быть преобразованы на демократических основах. Несмотря на то обстоятельство, что теория “консоциональной демократии” А.Лейпхарта подверглась серьезной критике, сама теоретическая модель представляет интерес для изучения конкретных случаев. Вся схема А.Лейпхарта построена на идее, что наиболее существенные социальные группы – сегменты общества – отражаются и в его политической системе. Интересы групп, в том числе и этнических, в правительстве должны выражать свои представители. Модель мажоритарной демократии в разделенном (плюралистическом) обществе недостаточно эффективна. Больше подходит, как выражается А.Лейпхарт, “умеренное пропорциональное представительство и умеренная многопартийность”. Он убежден, что в трудных условиях “новодемократических и демократизирующихся” стран Азии, Африки, Латинской Америки, Восточной Европы оптимальным вариантом является парламентский тип правления. “Разделенные общества и на Западе, и в других краях нуждаются в мирном сосуществовании противоборствующих друг другу этнических групп. Это требует примирения и компромисса, для чего, в свою очередь, необходимо как можно большее включение представителей этих групп в процесс принятия решений… Президент почти неизбежно принадлежит к одной этнической группе, и, стало быть, системы с президентской формой правления делают особенно затруднительным межэтническое распределение власти” [16. С.144]. По мнению В.А.Тишкова, главная слабость консоциональных подходов к распределению власти в полиэтничных обществах “состоит в том, что они исходят из позитивистского взгляда на гомогенность этнических групп и априорную этническую лояльность их элитных представителей. “Служение нации” и “борьба за интересы” своего народа часто могут служить только средством достижения власти и укрепления личного статуса и авторитета” [17. С.29]. Солидаризируясь с критической оценкой ряда исследователей по поводу пропорционального представительства в органах власти от этнических групп, когда этнос воспринимается как монолитное социальное образование, отметим, что в принципе и оппоненты занимают такую же позицию, рассматривают этнические интересы, чувства как самые существенные для всех членов группы. Интерес к теории А.Лейпхарта может быть объяснен тем обстоятельством, что в условиях российской действительности идею пропорционального представительства, в том числе и при формировании органов власти, довольно часто отстаивают представители националистических организаций. Например, эта идея присутствует в программе Народно-патриотической партии России.
Л.М.Дробижева, подводя некоторые итоги дискуссии о возможности либерального национализма, его совместимости с демократией, называет принципы и нормы, на основании которых конкретный случай национализма можно относить к либеральному. Ею также выделены объективные и субъективные условия и факторы, существовавшие у народов бывшего СССР и повышавшие готовность к либеральному национализму. Предлагается и более нейтральный для российского гражданина термин: “национальный регионализм”. Констатируя, что “на постсоветском пространстве этнонационализм стал реальностью на значительных территориях”, Л. М. Дробижева приходит к выводу о необходимости поддержать те виды и формы “национального регионализма”, “которые в наименьшей степени препятствуют процессу либерализации и демократизации” [См.: 3. С.82].

Примечания:

1. Национальное самосознание и национализм в Российской Федерации начала 90-х годов. М., 1994. 276 с.; Конфликтная этничность и этнические конфликты. М., 1994; Ценности и символы этнического самосознания в условиях изменяющегося общества. М., 1994; Суверенитет и этническое самосознание: идеология и практика. М., 1995. 299с.; Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В. и др. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х годов. М.: Мысль, 1996. 382 с.

2. Например: Абдулатипов Р. Национальный вопрос и государственное обустройство России. М.: Славянский диалог, 2000. 656с.; Амелин В. Вызовы мобилизованной этничности. Конфликты в истории советской и постсоветской государственности. М., 1997. 320с.; Асимметричная Федерация. Взгляд из Центра, республик и областей / Отв. ред. Л.М. Дробижева. М., 1998. 204с.; Березенкин О.Ю. История русского национально-патриотического движения современной России. М.: Компания Спутник, 1999. 152с.; Вдовин А.И. Особенности этнополитических отношений и формирование новой государственности в России (исторические и концептуальные аспекты). М., 1993. 350с.; Габдрафиков И. Республика Башкортостан. Модель этнологического мониторинга. М., 1998. 124с.; Губогло М.Н. Языки этнической мобилизации. М.,1998. 360с.; Денисова Г.С. Этнический фактор в политической жизни России 90-х годов. Ростов-н/Д., 1996. 200с.; Дробижева Л.М. Интеллигенция и национализм: опыт постсоветского пространства // Этничность и власть в полиэтнических государствах. М.: Наука, 1994. С.71-84; Лебедев С.В. Альтернатива справа: Национально-патриотическое движение в России: историческая традиция, идеологические направления и перспективы. СПб., 1999. 360с.; Сафин Ф. Принципы этнополитической истории Башкортостана. М., 1997. 321 с.; Сикевич З.В. Социология и психология национальных отношений: Учебное пособие. СПб.,1999. 304с.; Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М.: Наука, 2001. 552с.; Хакимов Р.С. Подходы к федерализму: вариант Татарстана // Современные национальные процессы в республике Татарстан. Казань, 1994. С.58-68;Этничность и власть в полиэтничных государствах. Материалы международной конференции / Отв. ред. В.А. Тишков. М.: Наука, 1994. 314с.; Язык и национализм в постсоветских республиках. М., 1994. 216с.

3. Дробижева Л.М. Возможность либерального этнонационализма // Реальность этнических мифов. Аналитическая серия. Вып.3. Московский Центр Карнеги. М.: Гендальф, 2000. С.78.

4. Коротеева В. В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М., 1999. С.14-15.

5. Понарин Э.Д. Теоретические подходы к национальным проблемам // Понарин Э.Д., Мухаметшина Н.С. Национальные проблемы на постсоветской территории: Учебное пособие. СПб., 2001. С. 5-20; Дж. Комарофф, американский антрополог, критикуя деление на примордиализм, конструктивизм, инструментализм, считает наиболее опасным соединение первого и третьего подходов. По его мнению, под “сенью конструктивизма” скрывается несколько разных подходов, которые он предлагает подразделять на культурный конструктивизм, политический конструктивизм, радикальный историзм, реализм. Сам автор отстаивает позиции радикального историзма. Дж. Комарофф. Национальность, этничность, современность: политика самосознания в конце XX века.// Этничность и власть в полиэтничных государствах. Материалы международной конференции 1993 г . / Отв. ред. В.А. Тишков. М.: Наука, 1994. С.42-43.

6. Кисс Э. Национализм реальный и идеальный. Этническая политика и этнические процессы // Этничность и власть в полиэтничных государствах. Материалы международной конференции 1993 г . / Отв. ред. В.А. Тишков. М.: Наука, 1994. С. 137; Smith A. National Identity. L., 1991. Р. 14; Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1999. С. 23.

7. Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В. и др. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х годов. М.: Мысль, 1996. С.20.

8. Например: “Национализм – это совокупность идеологий и политических движений, использующих в качестве символа понятие “нация”. Коротеева В.В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М., 1999. С.132; “Мы определяем постсоветский национализм (точнее – этнонационализм) как доктрину и политическую практику, основанную на понимании нации как формы этнической общности…”. Тишков В.А. Концептуальная эволюция национальной политики в России. Серия “Исследования по прикладной и неотложной этнологии”. М., 1996. С.33; “Суть национализма состоит в то, что это одновременно и политическое движение, стремящееся к завоеванию или удержанию политической власти, и политика, оправдывающая такие действия с помощью доктрины приоритета интересов и ценностей нации”. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Этносоциология: Учебное пособие. М: Аспект Пресс, 1999. С.41.

9. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М .: Канон - Пресс - Ц ., 2001. С .29.

10. Hays C. Essays on Nationalism. New York, 1996. Р. 117.

11. Дробижева Л.М. Интеллигенция и национализм. Опыт постсоветского пространства // Этничность и власть в полиэтничных государствах. Материалы международной конференции 1993г. / Отв. ред. В.А.Тишков. М.: Наука, 1994. С.72.

12. Миллер А.И. Теория национализма Эрнеста Геллнера и ее место в литературе вопроса // Национализм и формирование наций. Теории – модели – концепции. М., 1994. С. 13-14; Коротеева В.В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М ., 1999 С . 26-27.

13. Kotn H. The Idea of Nationalism. New York , 1967; Kotn H. The Age of Nationalism. New York, 1968.

14. Суверенитет и этническое самосознание: идеология и практика М., 1995. С . 39-40.

15. Brubaker R. Citizenship and Nationhood in France and Germany . Cambridge , Mass, 1992; Brubaker R. Nationalism Reframed: Nationhood and National Question in the New Europe . Cambridge , 1996; Brubaker R. Nationhood and National question in the Soviet Union and post – soviet Eurasia : An institutionalism account // Theory and Society. 1994, № 23.

16. Лейпхарт А. Конституциональные альтернативы для новых демократий // Полис. 1995. №2. С. 144.

17. Тишков В.А. Концептуальная эволюция национальной политики в России. Серия “Исследования по прикладной и неотложной этнологии”. М., 1996. С.29.

N. Mukhametshina

THE MODERN METHODOLOGIES AND APPROACHES TO PHENOMENON OF NATIONALISM