Социология и социальная работа 2003 год, (3)

А.В. Кинчарова*

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ И ПОДХОДЫ К АНАЛИЗУ СОЦИАЛЬНОЙ МОБИЛЬНОСТИ

*Кинчарова Анастасия Владимировна – кафедра социологии и политологии СамГУ

Проблема поиска методологической базы для исследования социальной мобильности стоит сегодня достаточно остро. Имеющиеся на настоящий момент в российской социологии исследования выполнены, как правило, в структурно-функционалистской традиции, которая не позволяет рассматривать социальную мобильность как процесс. В этой статье предпринята попытка рассмотреть основные методологические подходы к анализу социальной мобильности и найти подход, который бы позволил увидеть это явление в ракурсе процессуальности.

Пионером теоретизирования в области социальной мобильности был Питирим Сорокин, опубликовавший в 1927 г. книгу “Социальная мобильность, ее формы и флуктуации”. Под социальной мобильностью он понимал “любой переход индивида или социального объекта (ценности), то есть всего того, что создано или модифицировано человеческой деятельностью, из одной социальной позиции в другую” [1. С.647].

В основе сорокинской концепции социальной мобильности лежит представление о стратифицированной структуре социального пространства.

П.Сорокин выделяет два параметра социального пространства – вертикальный и горизонтальный, при условии дальнейшего выделения в каждом из них нескольких подклассов: горизонтальный параметр включает социальные группы (по принадлежности к государству, религии, национальности, профессии, экономическому статусу, политическим партиям и т. д.). Вертикальный параметр выражает “дифференциацию некой данной совокупности людей (населения) на классы в иерархическом ранге” внутри каждой из групп, находящихся на горизонтальной оси социального пространства. Это явление определяется понятием “социальная стратификация”. “Ее основа и сущность – в неравномерном распределении прав и привилегий, ответственности и обязанности, наличии или отсутствии социальных ценностей, власти и влияния среди членов того или иного сообщества”.

Позиция индивида в социальном пространстве описывается, во-первых, тем, к каким группам он принадлежит, и, во-вторых, его функцией внутри каждой группы.

Социальное пространство – многомерное, поскольку население группируется по принадлежности к государству, религии, национальности, профессии, экономическому статусу, политическим партиям, происхождению, полу, возрасту и т.п. И “чем сложнее дифференцировано население, тем многочисленнее эти параметры”. Однако хотя конкретных измерений социальной стратификации множество, все они, полагал П.Сорокин, могут быть сведены к трем основным формам: экономической, политической и профессиональной стратификации. При этом, как правило, эти параметры находятся в тесной взаимозависимости, но из этого правила существуют исключения, и их взаимозависимость хотя и является весьма тесной, однако не носит характера строгой детерминации [2. С. 300-302].

Сорокин различал вертикальный и горизонтальный типы социальной мобильности: под горизонтальной социальной мобильностью им понимался “переход индивида или социального объекта из одной социальной группы в другую, расположенную на одном и том же уровне”, под вертикальной мобильностью – “те отношения, которые возникают при перемещении индивида или социального объекта из одного социального пласта в другой”. В свою очередь вертикальная мобильность может осуществляться в двух направлениях: она может быть восходящей и нисходящей; при этом оба типа мобильности существуют в двух формах: индивидуальной и групповой (в первом случае индивид покидает группу, к которой он изначально принадлежал, и перемещается в другую, находящуюся выше или ниже в стратификационной иерархии, во втором случае группа в целом изменяет свое положение в ней – деградирует или “поднимается”). Кроме того, П. Сорокин выделяет добровольную социальную мобильность и мобильность, вызванную структурными изменениями в обществе (например, индустриализацией, вызывающей значительные изменения в профессиональной структуре общества) [3, С. 647-648].

Функционалистская концепция социальной стратификации и социальной мобильности П.Сорокина послужила базой для многочисленных эмпирических исследований социальной мобильности, предпринятых в 1950-1960-х годах преимущественно американскими социологами, работавшими в традиции структурного функционализма.

Основой анализа мобильности являлась теория социальной стратификации. По К.Дэвису и У.Муру, “наверху” находятся наиболее способные, достойные индивиды. Общество мотивирует индивидов продвигаться к позициям, которые “заведомо притягательнее других” и которые “требуют особых талантов и специальной подготовки, следовательно, функционально более важны, чем другие” [4. С.366]. Те индивиды, которые обладают качествами, необходимыми для занятия этих позиций, следовательно, очевидно, совершают мобильность вверх по лестнице социальной стратификации.

Говоря о структуре стратификации, Б.Барбер выделяет следующие ее шесть параметров:

· престиж профессии (причем в категориях функционального вклада в общество оценивается только мужчина – глава семьи);

· степень власти и могущества (власть (authority) определяется как законная способность к достижению целей в социальных системах, а могущество (power) – ее незаконное подобие);

· доход или богатство;

· образование или знание;

· религиозная и ритуальная чистота;

· родственная или этническая принадлежность [5. С.235-242].

Значительное внимание уделялось анализу институциональных предпосылок мобильности, в частности, индустриализации. С.Липсет и Г.Зеттерберг подробно анализировали факторы, вызвавшие массовую социальную (профессиональную) мобильность в США в XX в. [6. С.88-92]. Б.Барбер отмечает, что на объем и степень мобильности в обществе влияют институционализованные нормы, наряду с имеющимися структурами возможностей. До начала XIX века социальная мобильность в принципе не одобрялась, тот тип нормы оправдывал как относительную неподвижность социальной структуры в целом, так и неизменное положение в ней человека [7. С. 235-242].

В настоящее время в рамках структурно-функционалистского подхода проводятся масштабные исследования Дж. Голдторпом (Великобритания) и его коллегами.

Наиболее значимая методологическая проблема при проведении эмпирических исследований – проблема поиска основания выделения социальных групп, или страт, или классов (это понятие используется западными социологами достаточно свободно).

Один из подходов, разработанный Эриком Райтом (Erik Wright) для международного сравнительного анализа классовых структур, основывающийся на марксистской традиции, описывает социальные отношения через производство – в терминах собственности на средства производства, степени автономии, которой обладают индивиды в своей работе, и их вовлеченности в принятие решений и руководства другими работниками. Другой, сконструированный Джоном Голдторпом (John Goldthorpe) для Оксфордского исследования социальной мобильности в Англии и Уэльсе (the Oxford Social Mobility Study of England and Wales) и основывающийся в большей степени на веберианских предпосылках, отождествляет класс с определенными комбинациями профессионального (occupational) звания и статуса в системе занятости [8. С.127].

Классы Голдторпа

Высшие (Service)

I. Профессионалы, администраторы и чиновники высшего звена; менеджеры крупных производственных предприятий; крупные собственники.

II. Профессионалы, администраторы и чиновники более низкого звена; специалисты (technicians) высшего звена; менеджеры небольших деловых и производственных предприятий; руководители работников умственного труда.

Средние (Intermediate) классы

III. Работники рутинного умственного труда в администрации и коммерции; работники личной службы (personal service).

IV. Мелкие собственники, ремесленники и т.д.; фермеры и мелкие собственники (small holders); самозанятые рыбаки.

V. Специалисты низшего звена; руководители работников ручного труда.

Рабочие классы

VI. Квалифицированные работники ручного труда.

VII. Полуквалифицированные и неквалифицированные работники ручного труда [9. С.133].

Обозревая историю исследования социальной мобильности с 50-х годов до настоящего времени, мы вынуждены, кажется, повторить слова известного исследователя в этой области Э. Хита: “Теоретическая работа в области социальной мобильности едва ли продвинулась со времен Сорокина” [10. С.30]. И при этом данный подход вызывает огромную критику в силу своей статичности, неспособности фиксировать суть все ускоряющихся перемен, игнорирования актора и непосредственного действия.

П. Штомпка в “Социологии социальных изменений” пишет: “Концептуальный аппарат, обычно используемый в анализе изменений, берется, прежде всего, из системной модели, даже если ученые и не осознают этого или не считают себя сторонниками системных и структурно-функциональных теорий” [11. С.20].

Он выделяет две модели анализа социальных изменений (а социальная мобильность – одно из множества возможных измерений социального изменения):

· “системная модель”;

· альтернативная “модель динамического поля”.

Сторонники теории систем считали понятие “система” ключевым и универсальным, понимая под ним комплексное целое, которое состоит из множества элементов, объединенных различными взаимосвязями и обособленных от того, что их окружает, какими-то границами.

Под социальными изменениями представители этой школы понимают различие, которое имеет место между состояниями одной и той же системы, возникающими одно за другим во времени.

“…Речь идет о различии между тем, что мы наблюдаем перед данным временным моментом, и тем, что мы видим после него. Для того чтобы установить это различие, единица анализа должна быть описана параметрами, обеспечивающими ее идентичность” [12. С.21].

Однако не так давно социология перенесла акцент своего внимания со статичных моделей социальных объектов на динамические модели. “Установка изучать события, а не вещи, процессы, а не состояния стала доминирующим подходом, тенденцией современной науки”.

Общество стало рассматриваться не как стабильное, статичное состояние, а как процесс, не как жесткий квазиобъект, а как постоянно длящийся, бесконечный поток событий. Методологическим следствием подобного воззрения на социальную жизнь явились отрицание надежности сугубо синхронных исследований и утверждение диахронической (исторической перспективы).

Существуют специфические, принципиально важные для жизни “узлы”, комплексы, сплетения социальных отношений, которые мы называем группами, сообществами, организациями, национальными государствами. То, что они существуют в качестве реального объекта, по мнению сторонников данного подхода, – иллюзия. Реальны постоянные процессы группировки и перегруппировки, а не стабильные протяженности, именуемые группами; процессы организации и реорганизации, а не стабильные организации; процессы “структурирования”, а не структуры (Э.Гидденс); формирование, а не формы; изменчивые “фигуры” (Н. Элиас), а не жесткие модели.

При таком подходе “событие” становится мельчайшей фундаментальной единицей социологического анализа, причем под событием имеется в виду любое моментальное состояние социального поля (или его сегмента) [13. С.20-31].

Системный подход делает акцент на стабильности системы, модель динамического поля – на ее изменчивости, непрерывности становления. Если для системного подхода характерны дискретное представление процесса изменений, аналитическое разделение его на стадии, сравнение двух статичных состояний системы, то модель поля предлагает видение процесса изменений как непрерывного, протяженного.

Следуя “системной модели”, структурно-функционалистская традиция рассматривает социальную мобильность как некое линейное изменение одного из параметров системы (понимая под социальной мобильностью мобильность профессиональную). Для того чтобы измерение разницы было возможно, необходимо четко установить критерии измерения и зафиксировать состояния, разница между которыми измеряется.

Однако в современной ситуации это невозможно или крайне сложно по причине стремительных изменений, имеющих место не только в российском обществе, но и везде в мире (только характер изменений варьируется), одним из аспектов которых являются распад традиционно фиксируемых связей между людьми и разрушение соответствующих идентичностей, то есть индивидуализация социальных субъектов. В такой ситуации проблемой становится установление тех критериев, относительно которых возможно измерение. Помимо этого темпы изменений таковы, что информация о зафиксированных состояниях устаревает очень быстро. И еще один недостаток теории систем применительно к анализу социальной мобильности – полученные в исследованиях данные очень мало говорят о сущности процессов.

Социальная мобильность рассматривается в системном ключе как результат перемещения в строго параметризованном социальном пространстве. Однако это совсем не единственный возможный подход к ее определению, тем более что эффективность этого подхода для исследования мобильности в столь быстро меняющемся обществе, как современное российское, представляется нам весьма сомнительной. Более продуктивен, на наш взгляд, подход к социальной мобильности как процессу перемещения в весьма аморфном, плохо структурированном социальном пространстве современной России.

Применяя альтернативные методологические подходы к анализу социальной мобильности, необходимо зафиксировать не только и не столько результат совершенных в социальном пространстве перемещений, но – самое главное – качественные характеристики этого процесса, смыслы, которые люди придают своим действиям при формировании своих социальных траекторий. Это тем более становится актуальным, что, по словам Ж.-Ф.Лиотара, “бывшие полюса притяжения, созданные национальными государствами, партиями, профсоюзами, институтами и историческими традициями, теряют свою привлекательность”, очевидно, вследствие своего слишком быстрого изменения. Ж.-Ф.Лиотар пишет о “разрыве социальной связи и переходе социальных групп в состояние некой массы, состоящей из индивидуальных атомов, вовлеченных в абсурдное броуновское движение” [14. С.44].

В наше время можно говорить о разрушении традиционных идентичностей, атомизации общества, поэтому наиболее “реальной” социальной реальностью становится индивид с его смыслами, определяющими его действия.

Нам представляется, что для анализа процессов мобильности в нынешних условиях может применяться деятельностно-активистский [15. С.310-319] подход, в частности, методология П.Бурдье [16], несмотря на то, что российское общество значительно отличается от тех достаточно стабильных обществ, на материале которых Бурдье делал свои выводы.

Индивид у П.Бурдье носит название “агент”, тем самым подчеркивается следующее его качество: агенты “не являются автоматами, отлаженными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы”. Агенты осуществляют стратегии – своеобразные системы практики, движимые целью, но не направляемые сознательно ею. Бурдье описывает логику практики через такие феномены, как практическое чувство, габитус, стратегии поведения [17. С.12].

“Понятие стратегии – это инструмент разрыва с объективистской точкой зрения и с действием без агента… Она есть продукт практического чувства, как чувства игры, особой социальной игры, исторически определенной” [18. С.98].

Итак, у Бурдье, как мы видим, стратегии – не- или полуосознаваемые схемы действия. Нам представляется, что в радикально изменившихся российских условиях этот концепт можно с успехом применять для анализа, но с одной поправкой: если жизненные цели (“пункт назначения” стратегии) вполне могут быть неосознаваемыми (они закладываются в раннем детстве и редко подвергаются трансформации), то средства их осуществления, ресурсы, “капиталы” П. Бурдье приходится сознательно и активно искать и нарабатывать в отсутствие готовых схем.

Конверсионные стратегии – это широкий набор различных практик (индивидуальных и семейных), сознательно или бессознательно направленных на улучшение своего положения в социальной структуре. Эти стратегии зависят, во-первых, от объема и структуры капиталов и, во-вторых, от государственных институтов социального воспроизводства (закон о наследстве, рынок труда, система образования и т. д.), которые в свою очередь зависят от властных отношений между классами в государстве. Любые изменения и в государственных институтах, и в соотношениях капиталов агента ведут к изменению конверсионных стратегий.

Так как социальное пространство структурировано в двух измерениях (общий объем капитала и капитал, необходимый для доминирующего положения), то возможны два типа движения. Во-первых, вертикальное движение в том же поле (от школьного учителя к университетскому профессору или от мелкого предпринимателя к крупному предпринимателю), и, во-вторых, движение из одного поля в другое. Такое движение может происходить горизонтально (школьный учитель или его сын становится владельцем небольшого магазина) или вертикально, когда поля находятся на разном уровне (школьный учитель или его сын становится промышленником) [19. C.125-127].

Капиталы – это действующие свойства, взятые за принцип построения социального пространства, различные виды власти, имеющие хождение в различных полях.

Капитал, который может существовать в объективированном состоянии – в форме материального свойства или, как это бывает в случае культурного капитала, в его инкорпорированном состоянии, что может быть гарантировано юридически, – представляет собой власть над полем (в данный момент времени). Точнее, власть над продуктом, в котором аккумулирован прошлый труд (в частности, власть над совокупностью средств производства), а заодно над механизмами, стремящимися утвердить производство определенной категории благ, и через это – власть над доходами и прибылью. Отдельные виды капитала, как козыри в игре, являются властью, которая определяет шансы на выигрыш в данном поле (действительно, каждому полю или субполю соответствует особый вид капитала, имеющий хождение в данном поле как власть или ставка в игре).

Позиция данного агента в социальном пространстве может определяться по его позициям в различных полях, т. е. в распределении власти, активированной в каждом отдельном поле. Это, главным образом, экономический капитал в его разных видах, культурный капитал и социальный капитал, а также символический капитал, обычно называемый престижем, репутацией, именем и т.п. [20. С. 55-60]

В современном российском обществе индивид, агент вынужден “на ходу” конструировать свои стратегии, практики, габитус, что, конечно, не может происходить без участия сознания. Бурдье говорит о том, что в изменяющихся условиях классы приспосабливают свои стратегии под новые реалии, институты, однако это так при условии, что, по крайней мере, классы (в понимании Бурдье, “классы на бумаге” [21. С.59]) остаются более или менее теми же. В нашем случае сейчас происходит конструирование классов, интересов, габитусов.

Таким образом, из теории П.Бурдье мы можем использовать в исследовании социальной мобильности в современной России такие концепты, как “стратегия”, “капитал”, “практика”, из которых “стратегия” представляется нам наиболее значимым. Анализ содержания данного понятия и возможностей его применения в эмпирическом исследовании, однако, вынесем за рамки данной статьи, тем более что в отечественной социологии понятие “стратегия” является достаточно новым и малоразработанным.

Библиографический список:

1. Сорокин П.А. Социальная мобильность, ее формы и флуктуации / Кравченко А.И. Социология: Хрестоматия для вузов. М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2002.
2. Сорокин П. Человек, цивилизация, общество. М., 1992.
3. Сорокин П. А. Социальная мобильность, ее формы и флуктуации // Кравченко А.И. Указ. соч.
4. Дэвис К., Мур У. Некоторые принципы стратификации / Кравченко А.И. Указ. соч.
5. Барбер Б. Структура социальной стратификации и тенденции социальной мобильности // Американская социология. М., 1972.
6. См. Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества. М., 1996.
7. Барбер Б . Указ . соч .
8. Marshall G. Repositioning Class. Social Inequality in Industrial Societies. Sage Publications. London . 1997.
9. Marshall G. Указ . соч .
10. Heath A. Social Mobility. Fontana Paperbacks. Glasgow, 1981.
11. Штомпка П. Социология социальных изменений. М .: Аспект Пресс , 1996.
12. Strasser H., Randall S. C. An Introduction to Theories of Social Change. London . Routledge & Kegan Paul. 1981. P. 16. Цит . по : Штомпка П . Указ соч .
13. Штомпка П. Указ соч.
14. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб.: Алетейя, 1998.
15. См. Ядов В. А. Социальный ресурс индивидов и групп как их капитал: возможность применения универсальной методологии исследования реального расслоения в российском обществе / Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса. М.: МВШСЭН, 2001.
16. См. Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos. 1994; Он же. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993; Он же. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.
17. Шматко Н. Введение в социоанализ Пьера Бурдье / Бурдье П. Социология политики. М .: Socio-Logos, 1993.
18. Бурдье П . Начала . М .: Socio-Logos, 1994.
19. Bourdieu P. Distinction. A Social Critique of the Judgement of Taste. London : Routledge & Kegan, 1998.
20. Бурдье П . Социология политики М .: Socio-Logos, 1993.

A. Kincharova

METHODOLOGICAL PROBLEMS AND APPROACHES TO THE ANALYSIS OF SOCIAL MOBILITY