А.В. Голубев*

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ В КОНТЕКСТЕ ИДЕЙ СОВРЕМЕННОЙ ГУМАНИТАРИСТИКИ: ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ

© Голубев А.В., 2002
*Голубев Андрей Васильевич – докторант кафедры философии естественных факультетов Самарского государственного университета

Общепризнанным является факт, что общественная наука в конце ХХ века утратила черты даже того формального единства, которое было связано с декларативным признанием общих норм и стандартов научной деятельности. Сейчас можно констатировать, что некоторая терминологическая общность еще сохраняется, однако она лишь только маскирует разностильность методологических ориентаций, реализуемых в разных науках и дисциплинах.

В.Е.Кемеров фиксирует важнейшие последствия этого процесса: “Утрата формальной общности приводит к “плюрализации” и “фрагментации” обществознания. Обостряется вопрос о его парадигме. Однако в складывающейся ситуации размежевания и разнородности дисциплин парадигма может быть только “эклектической”, “лоскутной”, “мультипарадигмой”, то есть проблема парадигмы на методологической основе не решается. Сама практическая потребность “связывания” дисциплин обществознания, присущих им представлений и стилистик исследования указывает на то, что единство обществознания определяется не столько стандартами познания, сколько общими проблемами , стоящими перед людьми в их совместной и индивидуальной жизни, связью проблем глобального характера и проблем самореализации индивидов. Намечается новая философия интеграции обществознания, а вместе с нею и переосмысление его бытийных оснований , его исторических перспектив, его связи с практикой общества, его соотнесенности с естествознанием и широко понимаемой социальностью” [1. С. 7].

В контексте данной статьи особенно важно подчеркнуть, что заявленная тема, на наш взгляд, обладает всеми признаками такой проблемы, разработка которой способна привести к новому междисциплинарному синтезу, причем не только гуманитарного знания самого по себе, но и, в силу характера проблемы, – синтезу отдельных фрагментов естествознания и обществознания в цельные объяснительные конструкции, до того еще не существовавшие в науке.

Ранее в литературе не раз говорилось о междисциплинарном характере проблемы этничности и, в частности, темы этнического диспаритета. Если же сосредоточиться на междисциплинарности как характеристике значительного числа исследований, проводимых в области гуманитарных наук, следует признать, что в силу отмеченной выше фрагментации междисциплинарность во многих случаях представляется как отчасти вынужденный паллиатив синтеза.

Впрочем, Т.М.Дридзе, обсуждая методологические вопросы социологического исследования, подчеркивает, что социум синкретичен, многослоен и многомерен; именно это обстоятельство как раз и указывает на адекватность междисциплинарного исследования в его изучении. “Можно заключить, – пишет автор далее, – что одна из главных причин отторжения целого ряда теоретических моделей в социологии состоит в том, что такие модели чаще всего являют собой идеальные конструкты без человека. К тому же дробление знания о человеке и социуме уподобляет его (знание) разбитому зеркалу, “во фрагментах которого можно увидеть клочки распадающегося мира”. Утерянным оказалось и представление об интенциональности (определенной направленности) сознания и социальной активности людей. А значит, и о восходящих к ним социально значимых процессах, “конфигурация” которых в значительной мере зависит от наиболее распространенных, повторяющихся и устойчивых стратегий поведения и действий людей и человеческих сообществ в условиях решения ими жизненно важных проблем” [2. С. 166].

Для целей нашего анализа важно указание М.В.Ильина на ряд существенных условий корректности и эффективности любого междисциплинарного исследования: “Одновременное изучение двух и более аналитических планов действительности может дать важные результаты. Однако для этого требуется в качестве предварительных условий особенно тщательная, профессионально выверенная и точная подготовка материалов каждого из измерений по отдельности, а затем разработка теоретических моделей конвертации данных и материалов одного аналитического плана в термины другого, а также – эмпирическая проверка соответствующих моделей. Только при выполнении данных условий можно обращаться к полноценному междисциплинарному исследованию. Следует учитывать, что пошедшему на это ученому, – пишет политолог, – придется столкнуться с ограничениями и требованиями двух и даже более профессиональных областей. Так что междисциплинарные исследования отнюдь не облегчают бремя трудностей, а увеличивают его” [3. С. 141].

Итак, анализ современной методологической литературы достаточно убедительно свидетельствует, что междисциплинарность и императив корректного научного преодоления возникшей разностильности в обществознании отнюдь не означают отказа от норм научного исследования в пользу ничем не упорядоченной эклектики, сугубо постмодернистских деконструкций ради них самих же или отвлеченных от реальности текстуально изящных импровизаций “ни о чем”.

Зададимся вопросом : какая методологическая “скрепа” может конституировать процесс познания в сложившейся ситуации? В связи с поставленным вопросом вполне очевидна необходимость четкой рефлексии и осознания принятых (явно или неявно) гносеологических оснований анализа и синтеза, реализуемых специфическим образом именно в гуманитарной сфере. Ответ, предлагаемый В.Е.Кемеровым, – и с ним, видимо, нельзя не согласиться, – сводится к следующему: именно междисциплинарные синтезы в фокусе особо значимых социальных проблем могут стать такими конституэнтами гуманитарного познания. Однако что это может значить в практическом и методическом плане?

По-видимому, здесь речь должна идти, прежде всего, о способности того или иного аналитика, с одной стороны, и самой логической возможности, с другой, сочетать действительно несочетаемые вещи или вещи, только на первый взгляд представляющиеся несочетаемыми. Такая методологическая установка с самого начала обращена к действительно конструктивной цели: интерпретировать и использовать видимые сложности и трудности гуманитарного познания не как непреодолимые барьеры на пути к знанию, которые каждому исследователю в одиночку приходится преодолевать на своем пути, а как точки роста этого знания, обладающие весьма мощным потенциалом для своего развития.

С этой точки зрения оправдана именно конструктивная интерпретация разностильности, объективно сложившейся как в отношении используемого инструментария научного познания, так и в отношении характера получаемых итоговых данных как одной из созревающих эвристик гуманитарного знания в целом. Более того, нам представляется, что в рамках намеченной выше интерпретации вполне назрело толкование и применение фрагментарности анализа не как “неизбежного зла”, а как действительно конструктивного средства.

Весьма важным вариантом “сочетания несочетаемого”, особенно в области гуманитарных наук, представляется использование различных масштабов анализа. Так, М.В.Ильин, затрагивая вопрос о масштабах анализа в обществоведении, и в частности в политологии, подчеркивает, что “попытки объявить тот или иной масштаб единственно “реальным”, а все другие – фикциями, весьма опасны”. Разумеется, следует осознавать, что установка на одновременное использование разных шкал рассмотрения действительности (примерами могут служить вполне оправданное, на наш взгляд, сочетание глобализма с психологизмом или, например, сочетание цивилизационного подхода с этологическим, с одной стороны, и психологическим – с другой) не снимает гносеологической остроты проблемы четкого различения актуализируемых в ходе конкретного ислледования аналитических планов (См. подр.: [3]).

Другой важнейший вариант “сочетания несочетаемого” в гуманитарной сфере имеет непосредственное отношение к использованию различных критериев реальности. В этой связи нельзя не упомянуть исследование А.А.Любищева, который еще в своей статье 1971 года, посвященной критериям реальности в таксономии, пришел к следующему принципиальному для нас выводу: “Проблема реальности имеет четыре аспекта: 1) аспект качества – имеются разные сорта реальности; 2) аспект количества – есть разные степени реальности, и весьма возможно, что крайности – абсолютное существование и абсолютное несуществование – вовсе не существуют; 3) аспект уровня реальности; 4) использование разных критериев реальности” [4. С. 119]. На философском уровне анализа А.А.Любищев выделил целый ряд таких критериев. Можно предположить, что названный выше ряд имеет ценность не только для целей построения систематики живых организмов, но применим и в гуманитарной сфере, а, стало быть, претендует на общенаучное значение.

В цитированном выше ряду можно особо отметить критерий, названный А.А.Любищевым критерием эссенциальности. Ученый раскрывает содержательное значение этого термина, указывая на бытие ноумена, реальность которого противоположна бытию и реальности эпифеномена. Можно было бы сказать, что реальность ноумена, согласно мнению А.А.Любищева, обнаруживает себя в возможности дрейфа неких структурных целостностей именно как целостностей. Причем никаких разумных оснований для существования таких связных единиц, способных к дрейфу в наблюдаемом феноменальном поле, порой нельзя обнаружить (возможно, правда, только на первых порах).

Изложенный выше материал, думается, дает нам основания констатировать, что сам факт признания множественности возможных критериев реальности и установка на их сочетание в одном исследовании могут приобрести в рамках гуманитарных наук серьезное эвристическое значение. В контексте подобной исследовательской установки, к примеру, социокультурное бытие Бога для культуролога отнюдь не требует доказательств. Точнее было бы сказать, что известные онтологические доказательства бытия Бога имеют значение вовсе не логического факта, но значение факта (феномена) социокультурного. С другой стороны, констатация реальности Бога как особого социокультурного явления позволяет квалифицированно учитывать его участие в детерминации интересующих исследователя социокультурных процессов.

Как видим, междисциплинарность и вытекающая из нее идея дополнительности, а в ее русле – движение мысли исследователя по сочетанию различных масштабов анализа, опора на различные критерии реальности, равно как и использование иных форм “сочетания несочетаемого”, в серьезной степени усложняют исследовательские задачи, причем в соразмеренности со степенью выражененности стремления ученого сохранить достаточным уровень корректности проводимого им гуманитарного исследования.

Зададимся вопросом : каковы те самые общие основания и гарантии корректности иследовательских процедур в гуманитарной сфере? Для начала следует отметить принципиальную рефлексивность гуманитарного знания как существенную его характеристику. Причем рефлексивность не является неотъемлемым качеством лишь итогового результата исследования. Она должна присутствовать и реально присутствует в структуре самого исследовательского процесса, который никогда, по сути дела, не сводится к линейно развертывающейся во времени процедуре анализа и последующего синтеза. Напротив, реально протекающий исследовательский процесс имеет сложную кольцевую структуру, в котором возврат цикла анализа и синтеза к уже пройденным точкам и пунктам анализа – весьма распространенное явление.

В связи с этим необходимо четкое различение логики изложения и логики фактического движения исследовательской мысли. Причем эта задача очевидным образом усложнена в связи с взаимодействием и интерференцией факторов индивидуального сознания и личного бессознательного самого ученого, которая при изложении результатов исследования отражается, в частности, в диалектике имплицитного и эксплицитного. Таким образом, сам факт признания рефлексивности познания в гуманитарной сфере означает необходимость учета рационального и иррационального в природе человека, а применительно к самому ученому-гуманитарию – способность к осторожному отношению к источникам возможных заблуждений, связанных с этой природой.

Нам представляется, что весьма важной особенностью и условием корректности исследовательского процесса в гуманитарной сфере является стремление исследователей исключить так называемые “апатетические заблуждения”. Здесь как нельзя более уместна достаточно пространная цитата из А.Тойнби. Возражая против давления ортодоксальной естественнонаучной парадигмы, в частности, в исторических исследованиях, выдающийся историк и социолог нашего времени А.Тойнби писал: “Почему мы должны считать, что научный метод, созданный для анализа неодушевленной природы, может быть перенесен в историческое мышление, которое предполагает рассмотрение людей в процессе их деятельности? Когда профессор истории называет свой семинар “лабораторией”, разве он не отгораживает себя тем самым от естественной среды? Оба названия – метафоры, но каждая из них уместна лишь в своей области. Семинар историка – это питомник, в котором живые учатся говорить живое слово о живых… Нам достаточно хорошо известно, и мы всегда помним так называемое “патетическое заблуждение”, одухотворяющее и наделяющее жизнью неживые объекты. Однако теперь мы скорее становимся жертвами противоположного – “апатетического заблуждения”, согласно которомус живыми существами поступают так, словно они неодушевленные предметы” [5. С. 7].

Обобщая изложенный выше материал, можно с полной определенностью утверждать, что ценностный подход является неотъемлемой составной частью любого гуманитарного исследования. Реальная альтернатива апатетическим заблуждениям – осознанное принятие принципа аксиологической рациональности. В контексте настоящей статьи имеет смысл указать на один из важных вариантов использования этого принципа, а именно отнесение к ценности, в частности, в рамках идеографического подхода.

Ценностный подход – это не только одно из условий корректности исследований гуманитарного плана, но и иное выражение рефлексивности исследовательской процедуры, которая обсуждалась выше. С другой стороны, рефлексивность исследовательской мысли предполагает фиксацию начальных условий движения. В этом контексте, по-видимому, речь должна идти о четкой фиксации базовых концептов и концепций. Так, если говорить о такого рода концептах, то среди них можно, прежде всего, назвать следующие категории: “цивилизация”, “мировой порядок”, “культура”, “этнос” и “полиэтничность”, “пассионарность”, “власть” и “подчинение”, “гражданское общество”, “конфликт”, “толерантность”, “демократия”, “ценности терминальные и инструментальные”.

Корректно проводимое гуманитарное исследование, наконец, не может не учитывать природу человеческого понимания, закономерности реконструкции смысла. Анализ многочисленных данных приводит к выводу, что сегодня именно в гуманитарных науках вполне назрела необходимость конвертировать фундаментальный характер интерпретации как процесса в соответствующий методологический регулятив. В завершение этого краткого анализа следует отметить, что, отражая специфику исследовательского процесса в гуманитарных науках, мы по необходимости касались только самых общих вопросов. Более подробное освещение специфики исследований гуманитарного профиля в соотнесении с целями предлагаемой статьи будет дано ниже.

Этос науки, как известно, требует и считает целесообразным изложению результатов исследования предпослать хотя бы предварительное обоснование выбора познавательных принципов из всего множества возможных альтернатив. В связи с междисциплинарным характером этнополитического анализа в качестве наиболее важного и ведущего принципа настоящей работы необходимо указать, прежде всего, на принцип дополнительности. Среди других аналитических средств выделим принципы детерминизма, аксиологической рациональности и эвристической контекстуальности. В этом ряду наиболее значимых для целей нашего исследования методологических принципов заранее следует усматривать определенный порядок. Иными словами, отдельные принципы не являются изолированными друг от друга. В частности, между ними существуют парные взаимосвязи. В каждой паре можно найти отношения дополнительности, соподчинения, вложенности, логического следования, взаимного обоснования и экспликации и т.п.

Обратимся к рассмотрению принципа дополнительности. Этот принцип не случайно поставлен нами на первое место. В каком-то смысле он предопределяет наиболее существенные характеристики процесса познания именно в начальной фазе исследования, когда ученый впервые решает подступиться к ранее незнакомой ему проблеме. На этой поисково-творческой фазе движение исследовательской мысли направляется скорее не ранее выверенными рецептами, а установками, иногда даже смутно осознаваемыми. Необходимо отметить, что Н.Бор, будучи физиком, указал на общеметодологическое значение сформулированного им принципа, отмечая его применимость и в гуманитарной сфере. М.А.Розов приводит слова Бора, который пытался очертить признаки общности естественных и гуманитарных наук в связи с необходимостью философского обоснования принципа: “Строго говоря, глубокий анализ любого понятия и его непосредственное применение [выделено нами. – А.Г.] взаимно исключают друг друга. Практическое применение всякого слова находится в дополнительном отношении с попытками его строгого определения” [Цит. по: 6. С.213].

Мы считаем, что наиболее удачно принцип дополнительности как методологический регулятив деятельности любого ученого был сформулирован отечественным методологом Ю.А.Шрейдером, который подробно описал набор дополнительных исследовательских эвристик, составляющих два больших класса, а именно так называемые номинализм-эвристики и реализм-эвристики [7]. Несмотря на то, что его статья, опубликованная в сборнике “Системные исследования” еще в 1975 году, называется “Сложные системы и космологические принципы”, она имеет непосредственное отношение к проблематике эпистемологических регулятивов собственно в гуманитарной сфере. “Главное в этом перечне, – пишет автор, – это идея о том, что можно пользоваться (и весьма плодотворно) дополнительными эвристиками. Наоборот, абсолютизирование одной из эвристик с моральным запретом на дополнительную к ней ведет к трудностям как в описаниях науки, так и в методологии научного описания реальности” [Там же. С. 154]. Можно добавить, что именно в гуманитарной сфере пользоваться дополнительными исследовательскими эвристиками не только можно, но и нужно, причем сознательно.

Применительно к объекту и предмету нашего исследования реализация принципа дополнительности предполагает, с одной стороны, конвертацию отдельных эвристик в рядоположенные методологические принципы, а с другой – конкретизацию в форме, адаптированной к специфике той или иной предметной области науки, результаты которой проясняют нашу исследовательскую проблему, например, сочетание идеографического и номотетического методов исследования, заимствованное из социологии, совместное рассмотрение природных и социальных детерминант этничности, принятое в социобиологии, сочетание конструктивистской и примордиалистской парадигмы раскрытия сущности этноса и этнического, признанное целесообразным в этнологии [См. подр.: 8].

Принцип детерминизма . Данный принцип во многом является основой рационального подхода к пониманию того или иного системного целого. Однако в гуманитарных науках его применение весьма и весьма специфично : здесь уместнее говорить не о каузальных цепочках, как это делается в физических науках, а скорее о многослойных каузальных сетях. Поясним этот метафорический образ применительно к нашей проблеме. В качестве математической структуры, адекватной этому образу, можно было бы указать на многосвязный ориентированный граф, поскольку любое явление гуманитарного плана априори признается детерминированным как комплексное явление. При этом сложность такого графа будет соответственно возрастать, если мы примем постулат уровневой дифференциации факторов и детерминант интересующего нас явления, следовательно, в графе появятся отдельные подграфы, характеризующиеся большей связностью. Приняв постулат иерархической упорядоченности качественно различных уровней, мы получим картину соподчиненных друг другу слоев, в которых “каузальная энергия”, если можно так выразиться, циркулирует как по горизонтали, так и по вертикали. с ледовательно, наш граф приобретет структуру иерархического дерева. Впрочем, важно сознавать, что идея иерархической системы как универсального структурного инварианта не эпистемологический императив, не оставляющий сомнения в своей эффективности и истинности, но, как это показал уже цитированный нами Любищев на примере философского анализа проблем систематики живых организмов [9. С. 27], может оказаться со стороны исследователя бессознательным произволом и насилием над природой.

Как только мы посчитаем необходимым учесть вероятностный характер взаимосвязи многообразных факторов-причин как внутри одного уровня, так и между отдельными уровнями, наша многослойная каузальная сеть из относительно жесткой функциональной структуры превратится в стохастическую структуру. Более того, интересующий нас в плане прогнозирования “вектор развития” того или иного целого зачастую есть некая мнимая величина, более или менее продуктивная метафора, а не реальный импульс к движению, поскольку этот “суммарный” вектор отнюдь не есть сумма векторов отдельных уровней. Так, например, “суммарный” вектор развития биологического плана вовсе не складывается с “суммарным” вектором социального плана по законам сложения математических векторов.

Именно в связи с этим обстоятельством в гуманитарных науках не только не прижилось математическое моделирование, основанное на четкой формализации (хотя попытки “поверить алгеброй гармонию”, конечно же, были), но, более того, альтернативой объяснению, своего рода идеалом, таким образом, стало понимание , то есть построение некоего целостного, зачастую синкретического, образа. Иными словами, методологическим приоритетом гуманитарных исследований стала скорее понимающая и интерпретирующая активность ученого-исследователя, погрузившегося в свой материал настолько, что полуинтуитивные догадки и чувство верного пути становятся более существенными ориентирами в решении проблемы истинности образа, чем активность сугубо аналитическая и объяснительная. Именно в связи с отмеченным обстоятельством в исследовании социокультурных феноменов, коррелирующих, в частности, с этническим сознанием, появляются такие конструкции, как “хронотоп” М.М.Бахтина [См. подр.: 10] или динамический ландшафт, выступающий в качестве необходимой составляющей этносферы у Л.Н.Гумилева [См. подр.: 11].

Подчеркнем, что отличие современных представлений о детерминизме в гуманитарных науках носит еще более неклассический характер. Не всегда в полной мере учитывается, что в каузальных многосвязных стохастических сетях, репрезентирующих структуру детерминации социокультурных явлений и процессов, сегодняшними исследователями признается факт канализации энергии и информации не только в направлении от прошлого к будущему, но и в обратном направлении. Это парадоксальное (на первый взгляд) утверждение станет более понятным, если указать на принцип аксиологической рациональности в качестве одного из базовых принципов современной гуманитарной методологии, согласно которому ценности (создателями, носителями и модификаторами которых являются конкретные живые люди, причем как уникальные выдающиеся личности, так и большие социальные группы) признаются фактором, встроенным в структуру детерминации большинства социокультурных феноменов, всегда определяя собой один из векторов социального развития.

Отметим, что в последнее время аксиологический фактор заявил свои позиции в качестве важнейшей составляющей методологии системного исследования. Адепты этого методологического движения Саати и Кернс писали в этой связи: “Традиционный довод, что наука предлагает только фактические, а не этические или ценностные утверждения, в наше время считается не очень конструктивным для системного мышления… Истинно независимое от этики и ценностей исследование [выделено нами. – А.Г.] лишено содержания, так как оно не соприкасается осмысленным образом с нашей жизнью. Наличие ценностей не означает, что мы должны отказаться от поиска объективности. Скорее, нормативные утверждения этики и ценностей могут быть вынесены на поверхность для открытых дебатов и фактически внести вклад в рациональную объективность” [12. С.76].

Следует добавить, что та новая форма рациональности, на которую здесь указывают авторы, а именно аксиологическая рациональность в гуманитарных исследованиях, оправдана не только как форма исследовательского поведения. в определенном смысле она есть свойство самого объекта исследования. В этой связи уместно было бы вспомнить одно из “методологических” высказываний древних: “Подобное познается подобным”, имеющее прямое отношение и к принципу симметрии. В то же время следует подчеркнуть, что принцип аксиологической рациональности предполагает в идеальном случае осознанную рефлексию и декларацию тех ценностей, которые направляют исследовательский процесс, что, кстати сказать, не имеет ничего общего с печально известным принципом партийности науки.

Принцип эвристической контекстуальности . Как известно, в логике под контекстом термина понимают “некоторую локализованную в пространстве и времени совокупность высказываний и терминов, в которую входит (в которой встречается, употребляется) исследуемый термин”, подобно тому, как в языкознании понятие контекста указывает на “лингвистическое окружение данной языковой единицы” [13. С.261]. Принцип дополнительности, снимающий запрет на использование дополнительных исследовательских эвристик, в гуманитарных науках, прежде всего в культурологии, согласно приведенным выше аргументам может быть успешно генерализован и конвертирован в принцип эвристической контекстуальности. Исходной посылкой при этом является признание поликонтекстуальности феноменов культуры, многозначности их смысла. Именно благодаря этой поликонтекстуальности возникают диспаратные интерпретации одного и того же феномена.

В качестве полноправного исследовательского регулятива принцип эвристической контекстуальности предполагает активное использование неисчерпаемого потенциала окказиональности естественного языка. Он опирается на вполне сознательную вариацию контекста, широкое использование ряда сопряженных эксплицитных и имплицитных контекстуальных определений того или иного научного термина. Принцип не исключает, а, напротив, требует организации процедур терминологической инфильтрации из одной предметной области науки в другую, а также сознательного “синкопирования смысла”, использования метафоричности как одного из эвристических средств анализа наряду со строго логическими умопостроениями, стимулирует терпимость к неопределенности и некоторой полисемантичности используемой терминологии, что отнюдь не является недостатком, но, напротив, является одним из непременных условий реализации истинно холистического подхода к истолкованию феноменологии, являющейся предметом описания и изучения гуманитарных наук.

Разумеется, использование этого принципа в определенной мере нарушает и не может не нарушать впечатления органического единства вновь продуцируемых научных текстов, провоцируя возможные обвинения в эклектичности, незаконченности, потере темы и предмета, однако при сознательном его использовании как эвристического средства анализа, с одной стороны, и соразмерным предмету исследования дополнении его традиционно научными принципами, не вызывающими сомнения в их научной нормативности и обоснованности, с другой, – это очень поверхностное впечатление.

Принцип эвристической контекстуальности, как мы полагаем, по сути дела, призван вернуть научным текстам статус именно произведений , а не просто сообщений. Тем более, что как в научной, так и в художественной литературе имеются блестящие образцы его применения. Здесь достаточно указать на философские произведения А.Ф.Лосева, особенно его “Диалектику мифа” [14]. В этом же ряду стоят “Хазарский словарь” Милорада Павича [15], некоторые эссе Хорхе Луиса Борхеса, такие, например, как “Тлен Укбар, Orbis Tertius”, “Анализ творчества Герберта Куэйна”, “Сад расходящихся тропок”, “Вавилонская библиотека” и, наконец, “Три версии предательства Иуды” [16].

В определенной степени использование принципа эвристической контекстуальности согласуется с отказом от традиционных концепций коммуникации и, в частности, коммуникации между учеными-исследователями как прагматического обмена сообщениями с четкой (зачастую очень просто организованной) семантикой. Традиционные концепции коммуникации, упрощенно трактующие коммуникацию как информационный обмен, абстрагируются от принципиально важного свойства как источника, так и приемника информации, коль скоро мы имеем в виду живого действующего субъекта, человека, а именно свойства тезаурусности, которое позволяет не только передать или принять, но и проинтерпретировать то или иное сообщение. Поскольку реконструкция смысловой определенности является ведущей функцией активно действующего субъекта, выступающего в качестве “приемника”, поскольку качество результата в реальных условиях никак не выступает в виде изоморфного или даже гомоморфного “воспроизведения” смысла, складывающегося на противоположном конце канала связи, что просто невозможно, но его творческого воссоздания , то есть создания заново, поскольку подлинной ценностью для субъекта обладает именно понимание, в основе которого лежит его личная (и личностная!) интерпретация , мы неизбежно приходим к так называемой герменевтико-рефлексивной концепции коммуникации [17].

Библиографический список:

1. Кемеров В.Е. Концепция радикальной социальности // Вопросы философии. 1999. №7. С. 3-13

2. Дридзе Т.М. Социально-значимые процессы как объект управления (к экоантропоцентрической парадигме научного познания социальной реальности) // Социология. 1993-1994. №3-4. С.164-170

3. Ильин М.В. Десять лет академической политологии – новые масштабы научного знания // Полис. 1999. №6. С. 135-143.

4. Любищев А.А. О критериях реальности в таксономии // Проблемы формы систематики и эволюции организмов. М.: Наука, 1982. С. 113-131.

5. Тойнби А. Дж. Постижение истории / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1991. 736 с.

6. Розов М.А. Явление рефлексивной системы при анализе деятельности // Теория познания. Т.IV. Познание социальной реальности. М.: Мысль, 1995. С.105-123.

7. Шрейдер Ю.А. Сложные системы и космологические принципы // Системные исследования. 1975. С.149-171.

8. Рыбаков С.Е. К вопросу о понятии “этнос”: философско-антропологический аспект // Этнографическое обозрение. 1998. №6. С. 3-15.

9. Любищев А.А. Проблемы формы систематики и эволюции организмов. М.: Наука, 1982. 278 с.

10. Муталимов А.Э. Этническое самосознание (принципы исследования). Саратов: Изд-во Поволжского филиала Российского учебного центра, 1996. –116 с.

11. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. М.: Ди Дик, 1994. 638 с.

12. Саати Т., Кернс К. Аналитическое планирование. Организация систем. М.: Радио и связь, 1991. – 224 с.

13. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. М.: Наука, 1975. 720 с.

14. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991. 525 с.

15. Павич М. Хазарский словарь // Иностранная литература, 1991. №3. С. 5-58

16. Борхес Х.Л. Проза разных лет. М.: Радуга, 1984. 320 с.

17. Гадамер Г.-Г. Семантика и герменевтика // Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М .: Искусство , 1991. С . 60-71

A.V. Golubev

ETHNOPOLITICAL STUDY IN THE CONTEXT OF RECENT TRENDS IN THE HUMANITIES: THE NEW APPROACH