Социология 1999 год, (3)

*Молевич Евгений Фомич – кафедра социологии, политологии и управления Самарского государственного университета

Старость как явление человеческой жизни по необходимости представлена двумя качественно различными аспектами своего существования и научного анализа. Во-первых, биологическим. Он выражается в прогрессирующем с возрастом снижении функциональных отправлений различных морфофизиологических систем органов человеческого организма. В основе этого процесса, по широко распространенной в геронтологии точке зрения - спонтанные накопления с течением времени разнообразных нарушений и ошибок в функционировании органов, в свою очередь провоцирующих лавинообразное нарастание новых нарушений и ошибок. Стохастическая, вероятностно-статистическая природа процессов биологического старения обусловливает строго индивидуализированное протекание этих процессов как в их конкретном качественном содержании, так и в темпах развития. Биологическая старость выступает закономерной заключительной фазой онтогенеза индивида биологического вида Нomo Sapiens и как таковая изучается целым комплексом наук, общетеоретической и общеметодологической базой которых служит общая (фундаментальная) геронтология.

Во-вторых, старость представлена еще и социальным аспектом своего существования, “социальной старостью”. Под последней понимаются закономерные изменения в социальном статусе личности, вызываемые явлениями биологического старения и необходимой адаптацией личности к этим явлениям. Таким образом, оба аспекта человеческой старости органически взаимосвязаны: второй, социальный, существует на основе и как следствие первого, биологического. И если биологическая старость является закономерной фазой индивидуального развития человека, то социальная старость выступает столь же закономерной заключительной фазой возрастной структуры общества. И как таковая она представлена соответствующей возрастной социально-демографической группой (“поколе - нием”) стариков, т.е. совокупностью лиц с признаками биологической старости, так или иначе общественно адаптированных к ней. С середины ХХ века эта возрастная группа все более активно изучается специальной междисциплинарной отраслью знания – “социальной геронтологией”.

В понимании сущностной природы и, соответственно, поколенческих критериев и границ социальной старости сложилось два существенно отличных подхода: функциональный и хронологический. Первый, функциональный, отразил многовековую специфику социальной старости как процесса нарастающей утраты личностью своей физической работоспособности, а значит – и способности к материальному самообеспечению. Социальная старость есть неспособность человека в силу возраста обеспечить себя всем необходимым и, соответственно, его переход на чье-то иждивение – таково широко распространенное как в отечественной, так и зарубежной науке понимание и определение социальной старости. При этом нельзя не увидеть, во-первых, чисто качественного характера этого подхода, исключающего всякие формально-возрастные, т.е. количественно выраженные границы старости. И во-вторых, обращает на себя внимание высокая степень социальной однородности выделяемой таким качественным образом социально-демографической группы стариков.

Второй, хронологический подход к пониманию природы социальной старости складывается в условиях индустриально-развитого общества ХХ в. и отражает рождение в нем принципиально нового социального института: пенсионного обеспечения по старости, сразу же потребовавшего введения строго формализованного возрастного порога старости. Объективность этого требования очевидна, но столь же очевидно и другое – нивелирование этими формально вводимыми “возрастами старости” людей, очень разных по своей реальной активности, работоспособности, здоровью и т.д. Другими словами, в хронологическом подходе оказался начисто утрачен качественно-функциональный аспект социальной старости, следствием чего и явилась высокая степень социальной неоднородности выделяемой на основе такого подхода группы стариков.

В этой связи представляется рациональным применить к познанию природы социальной старости сложившийся в социологии возрастных структур общеметодологический подход к анализу поколенческих групп. Его суть – в рассмотрении возрастной социально-демографической группы в единстве ее конкретно-возрастных, хронологических показателей с присущими этой группе в данном обществе социальными ролями. Таким образом, при социологическом подходе к анализу возрастных структур фиксируется как количественно-хронологическое (определенный возраст), так и качественное (специфика социальных ролей) своеобразие группы.

Применив указанную методологию к анализу социальной старости, мы сразу же устанавливаем два основополагающих для данной темы факта.

Во-первых, поскольку с рождением пенсионного обеспечения по старости общегосударственное фиксирование формально-возрастного порога социальной старости становится объективно необходимым для административной практики и, соответственно, меняет весь образ жизни стареющих людей, постольку меняется сам базис выделения в общественном сознании и научном анализе социальной старости и отвечающей ей социально-демографической группы стариков: если в прошлом этим базисом выступала необходимая функциональная перемена в образе жизни личности, вызываемая утратой работоспособности и самообеспечиваемости, то теперь им является законодательно вводимый формализованный возрастной порог, ни с какими реальными функциональными сдвигами в жизни человека не связанный. Но это означает, что социально-демографическая группа стариков в современных условиях приобретает статус номинальной, т.е. чисто статистической группы, что исключает наличие у нее какой-либо общей содержательно-функциональной сущности.

Во-вторых, выделяемая на основе указанного формального параметра социальная старость по необходимости оказывается представленной целым рядом вполне реальных по своему статусу функционально-ролевых подгрупп стариков, относительно которых и возникает необходимость выяснения их содержательно-функциональных социальных сущностей. То есть лишенная внутренней социальной однородности в силу формальности своего выделения социальная старость и отвечающая ей социально-демографическая группа стариков обладает вполне реальной и весьма сложной ролестатусной структурой, обусловливающей сугубое “лица не общее выражение” сложившихся конкретных подгрупп стариков. И в этом – еще одно отличие современного поколения стариков от его прошлой истории, характеризующейся как раз высокой степенью внутригрупповой социальной однородности.

В связи со сказанным, прежде всего, в самом общем виде в структуре социальной старости и, соответственно, социально-демографической группы стариков могут быть выделены две качественно различные по своему содержанию и составу категории стариков – формальной и реальной социальной старости.

Формальная социальная старость (ее можно было бы назвать и “паспортной” – там, где такие документы существуют) характеризуется уже состоявшимся пересечением данной личностью официальной возрастной “границы старости”, но сохранением ею при этом сложившегося в предшествующие годы образа жизни и социального статуса: привычной социальной, в том числе и трудовой, активности, материального самоопределения, включенности в обычные для данной личности общественные связи. Иными словами, существенных ролевых (функциональных, содержательных) перемен в жизни человека, уже перешедшего установленную возрастную границу старости в случае формальной социальной старости не обнаруживается.

Реальная социальная старость, наоборот, характеризуется как раз наличием существенных ролевых содержательных сдвигов в жизни перешедшего “порог старости” человека. Причем характер этих сдвигов будет качественно различен в зависимости от того, какой образ жизни и статус имел место в предшествующие в годы: для лиц, самостоятельно обеспечивающих себя средствами существования. Вступление в реальную старость всегда означает кардинальную ломку всего привычного образа жизни и статуса, связанную со сменой источников существования, переходом на чье-то иждивение или жизнь за счет прошлых накоплений. Для лиц, и прежде находившихся на чьем-то иждивении, переход к реальной старости содержательно менее кардинален, но также связан с какими-то существенными сдвигами в реальной жизнедеятельности, ибо в противном случае такого перехода еще просто нет.

Причины подобных существенных ролевых сдвигов, свидетельствующие о наступлении реальной социальной старости, многообразны. Это и прогрессирующая утрата работоспособности, и состояние здоровья, и вполне естественное желание отдохнуть на старости лет, “пожить для себя”, что особо характерно для лиц с инструментальной трудовой мотивацией, и, наконец, даже достаточно принудительное “выталкивание на пенсию” в условиях невостребованности данного труда. Но это значит, что в современных общественных условиях реальная старость далеко не всегда тождественна действительной утрате работоспособности. А соответственно нельзя видеть в этой утрате и сводить к ней функциональную сущность реальной социальной старости. Последняя сегодня представлена более общей позицией – сменой жизненных установок, вызванной “уходом на покой” независимо от конкретных побудительных причин этого “ухода”. Причем, это общее для современной реальной социальной старости функционально-статусное содержание в индивидуальной жизненной практике реализуется двойственно: реальная социальная старость может иметь место как в форме активной, так и пассивной адаптации личности к новым для нее общественным условиям “покоя”.

Для активной формы реальной социальной старости характерно и в условиях “покоя” сохранение относительно высокого уровня социальных связей при обязательной смене их конкретного содержания: выдвижение на первый план семейных, родственных интересов , всякого рода увлеченностей общественной работой, туризмом, домашними и любительскими видами труда (разведение роз, например), самообразованием, культовой деятельностью и т.п. Иными словами, при активной адаптации к старческим условиям существования имеют место и даже могут усиливаться процессы ресоциализации личности, развития ее социальной включенности в общественную жизнь.

Пассивная адаптация к условиям “покоя” связана, наоборот, с нарастающей утратой социальных связей, растущей социальной изоляцией личности, т.е. с более или менее выраженными процессами десоциализации, а в крайних случаях – и люмпенизации личности. В основе подобной адаптации – специфические условия жизни (утрата семейных связей, затрудненность общения, плохое здоровье, особо выраженные материальные трудности и т.д.), особенности личного характера, невысокий уровень культуры.

Предлагаемый ролестатусный подход к анализу явлений социальной старости позволяет, как мы видим, с одной стороны, связать в единое целое рациональные моменты обеих сложившихся в социальной геронтологии трактовок социальной старости, а с другой стороны, обнаружить и проанализировать внутреннюю структурную неоднородность старчества, что становится особенно актуальным в связи с растущей заинтересованностью общества в “адресности”, дифференцированности необходимой социальной помощи старым.

E. Molevich

THE ISSUE OF SOCIOLOGICAL APPROACH TO THE ANALYSIS OF ESSENCE AND FORM OF SOCIAL OLD AGE