Социология 1998 год, (1)

Е.Ф. Молевич

К.У. Гейли

Для традиционного общественного сознания типична убежденность в наличии "вечной и естественной" взаимодополнительности мужских и женских социальных ролей, вытекающей из биологического своеобразия полов и объективно обусловливающей их социально неравный статус. Однако как накопленный мировой этнографией эмпирический материал, так и более внимательное прочтение исторических (античных и средневековых) источников делают необходимым существенный пересмотр этой привычной догмы.

Дело в том, что в условиях жизни архаичных – первобытных и неолитических (переходящих к цивилизации) обществ – какой-либо единой модели полоролевого разделения социальных функций не обнаруживается. Во многих изученных родоплеменных культурах социальное поведение полов оказывается вообще еще практически лишенным сколько-нибудь выраженной половой специфики, т.е. унифицированным. Так, изучавшая быт папуаских племен американская исследовательница М. Мид отмечала, что нормативы культуры двух из них – арапешей и мундугуморов – предполагали лишь небольшие различия в характерах мужчин и женщин и в целом были ориентированы на формирование у них единого типа личности. "Идея поведенческих стилей, отличающих мужчин от женщин, была чужда обоим народам" [1. C.52]. Но и при наличии сложившейся полоролевой дифференциации, в том числе, и в случаях ее особо резкой и четкой выраженности (табуированности), не наблюдается какого-либо единства и систематичности в полоролевом разделении труда и жизнедеятельности в целом. Наоборот, имеет место безусловное своеобразие и даже альтернативность в конкретном распределении прав и обязанностей между полами при реализации ими насущных трудовых, бытовых и даже военных функций, участии в управлении, ответственности за социализацию детей и т.д.

Соответственно этому многообразию конкретных полоролевых ситуаций на рассматриваемом архаичном уровне общественной организации не обнаруживается и какое-либо единство в моделях социальной стратификации полов. По широко распространенному мнению отечественных и зарубежных специалистов (А.И. Першиц, К.У. Гейли, К. Флюер-Лоббан) на протяжении всей первобытности преобладали отношения социального равенства полов, "полового параллелизма", характеризовавшегося, с одной стороны, "относительной самостоятельностью принятия решений мужчинами и женщинами в рамках своих традиционных сфер деятельности [2. C.88], а с другой стороны, – отсутствием сколько-нибудь выраженного социального доминирования одного из полов. Или, другими словами, в подобных обществах "половое разделение труда еще не стало ... половой стратификацией" [3. C.172]. Детерминирующими основаниями этого специфичного равновесия половых статусов в экономическом аспекте выступали общеродовая собственность на угодья и продукты при равной общественной значимости трудового вклада полов и уравнительности распределения. В социальном плане – преобладающая матрилинейность и матрилокальность родовой организации, обеспечивающие уже фактом своего существования известную авторитетность и весомость положения женщин.

Но даже на самых примитивных стадиях первобытности, в обществах т.н. низших охотников и собирателей уже встречаются родоплеменные структуры с резко выраженным и нормативно закрепленным мужским доминированием. Таковы, например, хорошо изученные общества австралийских аборигенов. В основании подобной жесткой стратификации, по-видимому, лежат патрилинейные и патрилокальные формы родовой организации. В этой связи необходимо особо отметить, что фактами противоположного порядка, женского доминирования, подтверждающими еще недавно столь популярную концепцию матриархата, современная наука не располагает.

Рождающееся в ходе неолитической революции общественное разделение труда одним из своих главных проявлений имело становление универсальной для последующего аграрного общества межполовой ролевой дифференциации. В ее основе – строгая взаимная дополнительность мужских и женских видов деятельности: мужчина – добытчик и защитник, женщина – домашняя хозяйка и мать. Становление этой взаимодополнительности на базе биологически предопределенных половых различий было обусловлено растущим разделением общественной и частной (домашней) сфер жизнедеятельности по мере формирования на основе индивидуализированного труда и возникающей частной собственности семейно организованной экономики и быта ("домохозяйство"). Вся последующая история цивилизации вплоть до ХХ в. была связана с утверждением и усугублением этой полоролевой взаимодополняемости, с постепенным осознанием ее как "естественной", само собой разумеющейся и, соответственно, незыблемой. "Природу обоих полов с самого рождения ... бог приспособил: природу женщины для домашних трудов и забот, а природу мужчин – для внешних". Это было уже совершенно очевидным во времена Ксенофонта – V в. до н.э., [4. С.220] но последнюю точку здесь поставит лишь европейская реформация, ограничив устоями протестантской этики круг женской жизнедеятельности известными четырьмя "К" – Kirche, Kinder, Kleider, Kuche.

Несоизмеримость общественной значимости сложившегося на таких началах полового разделения труда и жизнедеятельности предопределила на тысячелетия и несоизмеримость социальных статусов полов и, соответственно, их четкую стратифицированность с абсолютно выраженной приоритетностью мужчин. Последнее найдет свое выражение не только в повседневной социальной практике аграрного и раннеиндустриального общества, но и во всех сферах их духовной культуры: языковой практике с ее нередким лексическим отождествлением понятий "мужчина" и "человек"; в фольклоре с его бездной поговорок и пословиц типа "курица не птица...", "волос долог...", "услышав совет женщины..." и т.д.; в религии, традиционно обращенной исключительно к мужчинам и нормативно отдающей женщин им в подчинение. Задумавшийся в начале Нового времени о причинах такого порядка вещей великий философ и гуманист Б. Спиноза находит ответ в признании исходной неполноценности природы женщины, подтверждаемой общечеловеческим опытом: "Если бы женщины по природе были равны мужчинам и по силе души, и по силе ума.., то, конечно, среди столь различных наций нашлись бы и такие, где оба пола управляли на равном основании, и другие, где мужчины управлялись бы женщинами... Но так как этого нигде нет, то можно вполне утверждать, что женщины по природе не имеют одинакового с мужчинами права; они, напротив, с необходимостью уступают мужчинам и поэтому невозможно, чтобы оба пола управлялись на равном основании, и еще менее, чтобы мужчины управлялись женщинами" [5. С.382].

Тремя столетиями позже, в середине ХХ в., традиционная убежденность в естественности и незыблемости установившейся взаимодополняемости социальных ролей обоих полов получит авторитетную поддержку крупнейшего социолога этой эпохи Т. Парсонса: Как бы ни вовлекалась сегодня женщина в общественную жизнь, "можно с полной уверенностью утверждать, что роль взрослой женщины и впредь будет связана главным образом с ведением внутренних дел семьи в качестве жены, матери и хозяйки дома, в то время как роль взрослого мужчины будет и впредь сводиться к участию в общественном производстве для поддержания семьи" [6. C.6].

Однако именно с середины ХХ в. вместе с становлением зрелого индустриального общества и началом его постепенного перерастания в общество постиндустриальное наблюдается кардинальная ломка как традиционной системы социально-половых отношений, так и соответствовавших ей стереотипов общественного сознания и поведения. На смену просуществовавшей на протяжении всей истории цивилизации (но не истории человечества, как это часто говорится!) "естественной взаимодополняемости" мужских и женских видов деятельности начинает приходить быстро формирующаяся система универсальной функциональной взаимозаменяемости полов, или, другими словами, большинство трудовых и бытовых функций начинают утрачивать свою половую "привязку", нивелируются. Этот процесс стирания граней между традиционно мужскими и женскими сферами занятости получил в зарубежной литературе не очень удачное название "феминизации труда". Между тем, реально речь идет о растущей половой унификации трудовых ролей, т.е. именно об утрате ими какой-либо специфической половой выраженности.

В основе рассматриваемого процесса – качественные изменения в масштабах и характере трудовой занятости женщин, вызванные этим перемены в их общекультурном и профессионально-квалификационном уровне, а также – те существенные преобразования в области быта, которые в развитых странах состоялись еще в начале и середине ХХ в. [7].

Растущая унифицированность трудовой и бытовой занятости полов необходимо обусловливает и растущее сближение их социальных статусов, соответственно, растущее социальное равноправие полов. Последнее получило свое отражение в конституционно-правовой практике практически всех индустриально-развитых стран, а также во всех без исключения документах международных организаций, работающих под эгидой ООН.

Рассмотренная эволюция ролестатусных половых взаимоотношений позволяет сделать вывод о наличии в ее истории двух социально-половых ("гендерных") революций:

Первая, ставшая частным проявлением неолитической революции, обособила и противопоставила оба пола по характеру их трудовой и бытовой деятельности, обусловив тем самым резкую стратифицированность половых статусов и "всемирно-историческое поражение женского пола" (Ф. Энгельс) на этой основе. Вторая, складывающаяся в условиях прогрессирующего становления постиндустриального общества, наоборот, интегрирует и унифицирует оба пола в характере их жизнедеятельности, обусловливая тем самым сближение половых статусов и формирование общества социального равенства полов.

Библиографический список:

1. Мид М. Культура и мир детства. М., 1998.
2. Гейли К.У. Диалектика пола в процессе формирования государства // Советская этнография. 1990. №5.
3. Кон И.С. Ребенок и общество. М., 1988.
4. Воспоминания о Сократе. М., 1993.
5. Спиноза Б. Избр. произведения. М., 1957.
6. Цит.: Михайлюк В.Б. Легенды и правда о женском труде. М., 1989.
7. Молевич Е.Ф. Женская занятость в развитых индустриальных странах // Человек и труд. 1997. №3.

Molevich E.F.

THE HISTORICAL EVOLUTION OF ROLE AND STATUS RELATION OF SEXES